План D накануне

…только она расслабляется, ложится уже хоть куда-нибудь, хлопая по тлеющему подолу, вытаскивая шары на леске из гортани, каждый приподнимает губы — вроде того, что всё, дела, немыслимая их бездна, улажены, Азовское казачье войско развалено, ковчег Александровского заминирован под Кронштадтом, книги с нужным текстом завезены в Братство святителя Гурия, наконец-то рождён Станислав Пшебышевский, запрещена Англиканская церковь Ирландии…

…приходит домой, кидает шаль с подвязанными по кромке консервными банками на стойку для зонтиков, раздражённо захлопывает дверь, вытягивает ногу и ногу к камину, как приносят пакет, какой-то лорд умер в Америке, она единственная… в конверте полкарты, четверть письма, шифр на восьми игральных костях; холера в Кренгхольме и стачка ткачей, валютный союз Дании и Швеции, патент Лодыгина на лампу накаливания, приходит домой, прислоняется спиной к двери, съезжает, юбка задирается, глаза закрыты, трезвонит телефонный аппарат, связанный напрямую, орёт, что они договаривались, с той стороны вкрадчиво соглашаются, но гнут своё, мир в опасности; инцидент в Канхвадо, Горчакову впервые делают минет, чем берут контроль над министерством, на дебюте «Лебединого озера» Зигфрид клянётся Одетте в вечной любви, а на ухо шепчет мерзости, как он потом над ней надругается и что постановка уже никогда не кончится, она плачет, во дворце Трокадеро на Всемирной выставке русская витрина представляет достижения народного хозяйства…

Он родился в Солькурске и почти сразу показал, что даже мэтры в области детского поведения и умственной элиты вряд ли смогут правильно его понять. Отсюда и развивающаяся с годами тяга к физической изоляции, обуздать умственную он и пытаться бросил. Тревожились за него только родители, а он понимал, что должны тревожиться все, кто не желает плохо жить или умереть неестественной смертью. Классическая гимназия в столице, потом физико-математический факультет университета, потом разочарование в окружающих и необременительные обязанности при кафедре физики, которые он исполнял, пока спал. Убеждения, что кто-то непременно должен убить царя и вообще изменить всё, миновали его с такой же лёгкостью, как и кризис переходного возраста — никаких преимуществ, потерь, выгод, побед или вообще неудобств. Странно, но при всей отчуждённости каким-то образом он завёл семью, родилось двое детей, он обеспечивал их, приносил всё, что требовалось. Не мог похвастаться преданностью византийской православной церкви, римской католической или какой другой, это было бы слишком для созданной им для себя иллюзии. Всё шло как шло, пожалуй, чересчур много безразличия, но и минимум вреда окружающим. И вот таким, самоуглублённым, с развитым чутьём на аналогии, с любовью к вещам, которые уже вряд ли будут пересмотрены во веки веков, он миновал тридцатипятилетие и стал всё чаще останавливаться на ощущении, что структурный подход к переводу себя из текущего состояния в желаемое будущее состояние — именно то, что ему сейчас необходимо.

Однажды они отдыхали с семьёй в Крыму. Он ушёл, бродил в горах и неожиданно поймал себя на мысли, что уже в очередной раз наблюдает признаки чьего-то давнего присутствия здесь. Оказалось, очень давнего, но ему годилось. Полуостров полнился странностями и примечательными жителями, хотя себя он к последним не причислял, возможно, потому что бывал здесь наездами, жил сезонами, а возможно, никто из этого бестиария, каталога обитателей соответствующих ниш, себя примечательным не считал.

Вот, например, один ботаник вдруг поселился на постоянной основе в Байдарской долине, а Владимир Владимирович только спустя несколько лет узнал, что тот инсценировал свою смерть на материке, подхватив чью-то богом забытую миссию здесь. Как и он, кажется, подхватил.

Он размахнулся и швырнул камень, угодив ему в свод котелка. Второй ушёл под берег, Г. стоял, смотрел на импульс; швырнул ещё, то же самое, взял горсть и ударил как картечью между берегом и впавшим в ступор кладоискателем, тот поднял на него голову.

— Ну ладно, сами напросились.

Под неестественным углом он забросил обе руки за спину, начав копаться в ранце. Сзади донёсся хрип, будто это прокашливался некий механизм, разбуженный в недрах, путь ему один — из тьмы.

— …буду вести я, Вадим Синявский, основоположник советской школы спортивного радиорепортажа, майор, член КПСС с 45-го года, — оглушительно разнеслось вслед за треском.

Вдруг он почувствовал неимоверное облегчение, более того, что сейчас прикоснётся к чему-то действительно значительному, что заслужил своим бесстрашием и упрямством.