План D накануне

Он вновь был в одиночестве, голова раскалывалась, висок пульсировал болью, за пустыми проёмами домика коменданта стояла ночная мгла. Пошатываясь, выбрался наружу, вглубь тюрьмы он решил не ходить. Почти достиг вершины холма, очередного и почти неотличимого от прочих кругом, когда увидел, как сзади скачками в его сторону движутся три силуэта, они только начали подъём и ничуть не замедлились. Вновь это противостояние с местной, отлично организованной природой. Побежал, отдавая себе отчёт, что, каждый раз опирая ногу, может провалиться в нору даже представить сложно кого именно, и тогда сопротивлению конец. Р. даже не знал, выражался ли таким образом местный гон на подобных ему, или это вторая попытка, но так просто сдаваться не собирался. Выскочив на гребень, задыхаясь, воодушевлённый этой маленькой победой, потрусил вдоль, не спеша спускаться с той стороны и по возможности осматриваясь. Сразу появились признаки некоей жизнедеятельности здесь, всеконечно промышленной. Полузаваленный вход в рудник, бурые брёвна, сплошь в том, у чего нет цветков, корней и проводящей системы, ржавый зад вагонетки с торчащей в небо автосцепкой. Нетерпимость к подпольщикам на, казалось, изначальном уровне, уровне первозданных вод и монотеистических демиургов — что ни пророешь под землёй сколько-нибудь значительное, всё обваливалось. Тилацины достигли гребня. Один позже прочих, но оказавшись ближе других к цели. Он чувствовал, что организм вот-вот ему откажет, изношенный уровнем жизни Большой земли, того самого континента, детища Александра фон Гумбольдта и Эдуарда Зюсса, его бедное живое тело, стройный вид, пережившее Вторую промышленную революцию и начало технологии, порой не подавало никаких сигналов, а просто переставало служить. Вдруг опоры не стало, да и сознание уже затухало, подкошенное внезапными выключениями последних дней. Он падал, уже не чувствуя этого равнопеременного движения, задевая локтями, запястьями, носом оказавшиеся в той же воронке фрагменты породы, порой ничего не задевая, оставляя за собой размытый след.

Пристанище, бонус пилигрима, в них, как ни обставь дело помощи, всегда будет уютно, а за окном всегда будет метель, хорошо, что им такое поставили. Забота — комплекс действий, нацеленный на благополучие, уже не античное человек плюс чувство, но ещё не материнский инстинкт. Радищев начал смотреть симуляцию про Крым.

Теория геосинклиналий окончательно расплевалась с земными недрами, настоящее вместе с абсолютным возрастом словно нависли над миром. Как вообще можно терпеть столько людей в одном месте… словом, он считал их тем, за что Арес принимал отражение в медном щите, и однажды шахтёрской общины не стало.

Как будто это так просто, заставить деревню, почти станицу, исчезнуть. Со стороны овина к Дому советов на площади втекает ручеек, застенчивый, вблизи он толстоват, со скатами, несёт пока только песчинки, но отчего-то сразу в подобной тиши, мертвенной, ясно, что солнце его уже не иссушит. Старуха опирается плечом о раму у окна чердака и вздыхает, вдали слышится гул, если бы она могла поднять вокруг себя дом, как юбки, и унести на одной спине и широком шаге, ну а так ей идти некуда.

На том этапе, ступив на полуостров, Г. был полностью уверен — им уже пришлось сделать ход, пребывая не под чем иным как под дулом вселенской эгалитаризмической пушки, что отнюдь не значит, будто они хотели, чтобы кто угодно мог прочесть и сойти с ума от банальности или чересчур откровенного откровения. Договориться в данном случае всего лишь честно, как океан всего лишь плещется, воздевает-прячет collare cutaneum [69].

После долгих блужданий, следований то за одним знаком, таковым не являющимся, то за другим, после дюжины неповторимых рассветов, когда освещённость повышается над морем, а наблюдатель не спит, он оказался на другой стороне; притон рудокопов вымер, в средневековье такое запросто, сплошь и рядом, никого не удивляло, пилигримы потом даже в рассказ не вставляли, разве что совсем уж не о чем было поговорить.