План D накануне

У него большое круглое лицо, маленькие уши, маленькие губы, обычные, но выглядящие как маленькие глаза, круглые очки, импозантная причёска, вид интеллигентного поросёнка, младше своих лет, такого однокашники обязательно побьют, издалека чувствуя в нём эту «весьма усердность». Питал особенную наклонность к книжной торговле… Основал ежемесячный журнал на немецком языке… Издал многие сочинения из области точных наук, политики и изящной словесности… Купил издательское право на начатый в 1796-м году Conversations Lexikon… В продолжение немногих лет успел выпустить немало больших титулов, начатых им отчасти ещё в прежнее время… С этой обширной издательской деятельностью соединялись viele Reisen [84], весьма оживлённая и не менее обширная личная переписка, составление записок и брошюр о перепечатках и свободе печати… Как цензурные придирки, так и подрыв его издательских предприятий, в особенности Conversations Lexikon, перепечатками отравляли жизнь и расстраивали дотоле цветущее здоровье… Умер 20 августа 1823 года… Вот и всё, что нам известно о нём. Ассасин Bildung [85], рисковавший своей и никого другого мошной кавалер Ausbreitung [86], ответственный за выход человечества из несовершеннолетия, в котором оно находилось не по своей вине, Христос специальных знаний, экстраверт неуклонного развития, амбассадор длинного XVIII-го, душа-человек, душа метода. В статье о себе проходит по тексту просто как Б.

Все били всех, носились по кругу, не отдаляясь от стыка дорог, крен, перпендикулярный центру, чем дальше, тем слабее делалось притяжение. Всё серое кругом начало отливать шафранным, город словно получил apoplexiam solarem [87], от чего влага подлетела паром и столкнулась на уровне крыш с фронтом пала, опускавшим лючину. Заря сползала по балконам в скалах, в заливе медленно двигались косые паруса, под висячими садами стены и опоры казались синими. Урбан вокруг собора уже давно разросся в мегаполис, тьма у подножия и спираль её до предпоследнего яруса, видного отовсюду, им конструкция обрывалась для людей. В порталах стояла дымка, тросы тянулись к антеннам, и на них реяли патриотические стяги, в основном против всех, фигуры крылатых зверей с благосклонными мордами, горельеф льва, кусающего в спину тура на гигантском экране, в остальном мёртвом. Сейчас в самом разгаре пребывало антиобщественное движение, мытари возвращались с расцвеченными лицами из Иерусалима, Гелиополя, Армянского нагорья, Эдессы; серьёзные трения с Египтом, народ смущали масоретские тексты, стало модным якать, не обращать внимания, у евреев, оказывается, уже давно был свой личный монотеистический бог… Самый первый хартофилакс являлся не только архивариусом епископа, но и его наместником, где бы ни оказался, руками и головой, но чаще всего устами.

Летели дни, он упорно двигался к цели. Кто-то недавно покосил поле одуванчиков, от запаха кружилась голова. Облака меняли цвет и структуру, точь-в-точь как над мысом, на котором стоял Константинополь, чернея и клубясь, опустошая свои портпледы где-то далеко от него. На ночёвках становилось ясно, что он в центре бурлящего мира, невидимого и опасного, словно бациллы чёрной смерти, словно пространственная, временнáя и качественная универсальность мусульманства. Звёзды над степью — ориентиры, с которыми ничего не могло случиться, каждую ночь возникали в таком количестве, что психике, поддерживаемой верой в нечто, располагающееся как раз в той стороне, требовалась разрядка. Перепады температур на этом пространстве, устеленном сомкнутым ковром диких трав, сразу начали ковать из него стража, хотя тогда об этом никто не думал. Спасаясь от преследования чего-то неназываемого, не человека и не зверя, он, должно быть, поднялся в слишком высокие для его целей широты. Иногда от земли в лесу, покрытой хвоей и листьями, шёл такой холод, что тогда он больше верил в песни «Старшей Эдды», чем в Иисуса Христа. Не успел ещё выйти из леса, как весь его загар сошёл, с ним он утратил и часть идентичности. От торчащих куда ни посмотри палок, толстых вблизи и сливающихся в стены там, где не ступала нога человека, давно уже сделалось тошно. Некая сила, время или аналог змея Уробороса у местных язычников спеленал их все немилосердным, свирепым буревалом, немалую часть которого он перемолол и неизбежно вобрал в себя. С многочисленных полян он вновь видел солнце, подставлял лицо, зажмурившись, голова кружилась. Волнующая глаз схема из шестиугольников и параллельных отрезков, обозначающая холекальциферол, появлялась в коже, но он об этом не знал.