План Диссертанта

Человека, пораженного Правом, словно бесами, не очистить никакими заклинаниями и экзорцизмом. Он всегда и везде будет утверждать это свое Право. Маннергейм, Таннер или Свинхувуд тоже имели Право. У них давным давно подрезали деньги — много денег, даже — очень много денег, теперь же они наперегонки отстаивали свое Право на месть. Ничто человеческое державным людям не чуждо.

Тойво не испытывал трепета перед властителями, с самого шюцкора привыкнув к спартанской мудрости, обращенной к Римским цезарям на закате, так сказать, эллинской культуры: «Если ты божество, то не должно нас карать, ибо мы ничего против тебя не совершили. Если же ты человек, то приди и получи от нас обращение, как от других человеков»— Блин, не ожидал такого положения, — сокрушенно сказал Пааво. — Принес бы больше.

Он принялся из воздуха доставать коньяк в плоской фляжке, нарезанную ветчину, ломтики свежего ржаного хлеба с настоящим маслом. Своих навыков в былом увлечении фокусами он не растерял.

— Надо было напильник захватить, пилу по металлу, бомбу и пистолет с боеприпасами, — посетовал спортсмен.

— Как же мне с этим быть? — удивился Тойво.

— Да ты ешь, не стесняйся. Здесь только на один зуб.

Действительно, даже звук оков не сумел помешать организму возликовать и тут же закручиниться: кончилось, блин! Коньяк лишь усугубил: как же быстро кончилось!

— Слыхал, тебя казнить намереваются? — дождавшись, когда Антикайнен справится с едой, между делом поинтересовался Пааво.

— Ну, да, вообще-то, — пожал плечами Тойво. — Это у них запросто. Торжество справедливости.

— Суровое какое-то торжество. Ну, ладно, это мы еще посмотрим.

Потом они поговорили об успехах Нурми, как он бегал, с кем он бегал и где бегал. Бегал он много! Даже половину не рассказал — пришел начальник тюрьмы и вежливо, но решительно потребовал закончить свидание. После этого он потянул носом и начал недоуменно смотреть то на Пааво, то на Тойво. Рыбак рыбака видит издалека.

Так ничего не выяснив, он отправился провожать спортсмена, изредка его обнюхивая, как собака при встрече с непознанным. Антикайнена нюхать он не решился: вот была бы картина для вертухаев!

— Мы еще посмотрим! — на прощание сказал Нурми и отправился на тренировку.

Тойво позвякал кандалами ему в спину.

С подачи именитого спортсмена в отдельно взятом спортивном клубе, вдруг, собрались подписи под воззванием против смертной казни Антикайнена. Дальше — больше. Отдельные части шюцкора, из тех, что не стояли у самых государственных кормушек тоже подписали подобное же воззвание.

Сначала это дело хотели просто замять, но тут же подключился Красный Крест — а его, сколько ни мни, он только краснее становится. Понятное дело: Отто Куусинен настолько тесно сотрудничал с этой международной организацией, что краснее и левее других в то время быть не могло.

Адвокат не занимался сбором подписей, но вел статистику, намереваясь огласить ее в суде. Стихийно образовавшееся в Финляндии либеральное общество собрало 120 тысяч подписей против казни.

Некоторые люди, наиболее здравомыслящие, полагали, что все это дело — фальшивка. Как такое возможно, что совершивший свои преступления более тринадцати лет назад бандит преспокойно, никого не трогая, прожил в Финляндии все эти годы. Или его маниакальность проявилась именно тогда, а потом он начал вышивать крестиком и увлекаться строительством песочных замков? Или секретные службы в стране настолько хреново работают, что никак не могли словить ужасного маньячиллу?

Они подписывали меморандум, как свидетельство своего личного трезвого и здравого рассудка. Другие, наиболее радикальные — и таких хватало — ставили свои фамилии, как бы символизируя борьбу с нынешней властью. Третьи ставили просто так — из личной симпатии к сборщику или сборщице подписей.

Постепенно процесс, как Арвид и предполагал, перекинулся и на другие страны. Еще свежи были в памяти прогрессивных европейских умов события суда над поджигателем Рейхстага Димитровым, который устроили немецкие фашисты. То, что случилось в Берлине, было позором всей юриспруденции. То, что должно было произойти в Хельсинки, могло только подтвердить факт: система, блин, в жесточайшем кризисе. Антикайнена поддерживали. И, вероятно, в большей степени это происходило потому, что народ вполне разумно опасался, что то же самое может произойти и с каждым из них, случившись по несчастью оказаться в застенках режима.

В Париже, Стокгольме, Копенгагене прошли демонстрации в поддержку Тойво. Как ни странно, его поддерживали белоэмигранты и спортивные общества, а также все студенчество. Ветераны Первой Мировой войны, даже если не могли лично участвовать в маршах, ставили подписи под воззваниями.

Газетчики дружно влились в пропаганду, преследуя, конечно, свои иезуитские цели. Чем больше скандала, тем больше аудитория, тем больше баблосиков. Антикайнен сделался знаменитостью.