План игры

– Так что прорыв налицо. Думаю, через неделю-другую мы получим устойчивый в метаболическом отношении экземпляр.

Игорь Михайлович недовольно поджал губы и помотал головой.

– У нас нет столько времени в запасе. Максимум, на что вы можете рассчитывать, – это два дня. Не больше.

– Но помилуйте! – с жаром воскликнул Карташов и, как актер заштатного театра, прижал руки к груди. – При всем желании…

Телефон призывно мявкнул. Игорь Михайлович вынул аппарат из кармана пиджака, глянул на экран. Набор цифр над пляшущей внутри белого круга зеленой трубкой ни о чем не говорил, кроме одного: звонит кто-то из своих. Чужие не знали этот номер.

– Одну минуту, профессор, мне надо ответить.

Карташов понимающе кивнул, встал из-за стола и вышел в коридор. Он хоть и был у себя в кабинете, из соображений субординации и уважения к боссу оставил того наедине с телефоном.

Богомолов дотронулся кончиком указательного пальца до пиктограммы вызова, увидел лицо на экране и не сразу понял, кто его побеспокоил. Звонивший верно расценил заминку и едко поинтересовался:

– Что, тестюшка, зятя родного не узнал? Мог бы и запомнить, как я теперь выгляжу. Это ж благодаря твоим стараниям у меня такая внешность.

– Чего надо? – сухо поинтересовался Богомолов. – Сомневаюсь, что ты позвонил из уважения и хочешь справиться о моем здоровье.

– А зря. Не надо всех под одну гребенку грести. Если тебе наплевать на остальных, почему ты думаешь, что другие такие же? Я вот, например, не хочу радоваться в одиночку, потому и позвонил. Узнаешь этих ребят?

Лицо Восьмого исчезло. На экране промелькнул мозаичный паркет из ценных пород дерева, край бархатной портьеры и темное неправильной формы пятно. Богомолов не сразу понял, что это кровь. Он догадался о причинах появления пятна, когда увидел Кастета с жутко изъеденным кислотой лицом. Из груди здоровяка торчала причудливо изогнутая деревяшка с острым окровавленным концом. Похоже, коварно ослепленный Кастет метался по комнате, переворачивая и ломая все, что попадало под руки, пока не запнулся и не рухнул на заостренный обломок антикварной мебели. Хотя вряд ли он сам упал на него спиной. Скорее всего, подсечкой сзади у него вышибли опору из-под ног или же подло толкнули в грудь.

Картинка еще немного сместилась в сторону. Теперь на экране появился Худя. Он тоже лежал в луже крови, но причиной его смерти стали огнестрельные ранения. Богомолов насчитал четыре темные дырки в груди и животе тощего, прежде чем изображение поменялось и бизнесмен опять увидел лицо Восьмого.

– Ну что, тестюшка, узнал верных псов? Ты не представляешь, какое удовольствие я получил, расправляясь с ними. Это невероятные ощущения! Я радовался как ребенок, когда выплеснул стакан кислоты в мерзкую харю Кастета и втолкнул его, орущего благим матом, в комнату. Ты знаешь, он действительно тупой. Будь у него хоть немного мозгов, он не стал бы палить вслепую. – Восьмой довольно осклабился. – Кастет так хотел пристрелить меня, а на самом деле пришил дружка, с которым мы сошлись врукопашную. И хотя я драться не особо умею, этот твой Худя даже мне в подметки не годится. Наверное, он в подобных ситуациях всегда рассчитывал на пистолет, да только вот в этот раз он лежал перед ним в разобранном виде. Мне ничего не стоило прикрыться Худей, как живым щитом, когда Кастет стал стрелять на звук. Равно как и ничего не стоило спустя несколько секунд тишком приблизиться к слепошарому и ударить сзади по ногам. Все остальное за меня сделала гравитация.

Богомолов не мог вымолвить и слова, настолько он опешил от потока негативной информации. А Восьмой и не думал останавливаться. Он продолжал говорить, словно внутри него сломался некий заслон и слова сами собой срывались с языка:

– Наверное, ты испытывал такие же эмоции, когда издевался над моими предшественниками? Помнишь? Нет? А вот я помню. Знаешь почему? Потому что ты мучил не эти несчастные тела, ты жестоко истязал мою душу.

– Но как? – невольно вырвалось у Богомолова. – Как ты можешь это помнить? У тебя стерли связанные с пытками воспоминания.

– А-а, так ты признаешь, что хотел убить меня! – воскликнул Восьмой голосом Моргенштейна. – Но одного раза тебе было мало. Ты издевался над моими копиями снова и снова, хотел устроить для меня ад на земле. За что?! Я три с лишним года пахал на тебя, как раб на галерах. Работал как проклятый в этом гребаном парке развлечений. Чем я так провинился перед тобой?