Планета грибов

Темное кафе… Окна задернуты глухими шторами. За стойкой маячит фигура бармена. Она не видит лица – только пятно, белеющее над рубахой. Ее раздражает музыка – мерная, похожая на марш. Кому пришло в голову включить! Она оборачивается: в углу на невысоком подиуме стоит пианино. По вечерам здесь, должно быть, играет живая музыка, но у нее нет времени дожидаться вечера. И вообще… Отсутствие живой музыки – еще не повод слушать мертвую. Она подает знак официанту. Угадав ее желание, тот направляется к автомату. Сейчас наконец выключит. Ничуть не бывало! Музыка гремит все громче. Она приходит в ярость и открывает глаза.

В комнате страшная духота. Но самое неприятное – зуд. Кажется, чешется все тело. «Комары? Неужели искусали? Конец июля – какие комары… Или мошки?» – внимательно разглядывает руки: от укусов остаются красные точки. Никаких следов. Сбрасывает с себя одеяло, задирает рубашку. В ноздри лезет приторная волна – пот, пропитавший постельные принадлежности. С вечера поленилась вымыться как следует, нагреть воды. Ополоснулась под краном.

– Откуда эта чертова музыка!.. – встает и идет к окну. Приторная волна тянется за ней шлейфом. Послушалась соседку, закрыла с вечера. Она распахивает створку.

На бетонных плитах сидят мальчик и девочка, обоим лет по тринадцать. Магнитофон орет как оглашенный – включили на полную громкость.

– Эй! – она выглядывает, машет рукой, надеясь привлечь внимание. Дети, увлеченные разговором, не слышат. Девочка что-то рассказывает. На детском лице – гримаска, обнаруживающая истинную природу дочери Евы. Сын Адама слушает недоверчиво, почти испуганно. У их ног крутится щенок – комочек, обросший густой шерстью. Мальчик смеется, спрыгивает с бетонной плиты. Девочка одергивает платье, слезает с бетона, идет в лес, не оборачиваясь. Щенок устремляется за ней. Мальчик, подхватив магнитофон за дужку, торопится следом.

Во всяком случае, с музыкой покончено.

Как была, в ночной рубашке, она выходит во двор: набрать воды, поставить на плитку. «Кстати, о плитке, – возвратившись на веранду, щелкает выключателем: свет есть. На часах половина одиннадцатого. Старуха сказала: электричество включат в девять. – Жаль, теперь не проверишь… – открывает холодильник. – Да что тут проверять!» Про себя она знает – что. Старуха сказала: смотрю и вижу. Если б знать, что угадала со светом, могла угадать и с…

Внимательно перебирает пакетики: овсянка с наполнителями, мюсли, чищеные орехи – ее личная диета, к которой давно привыкла.

– Нет. Этого не хочу.

С вечера хотелось котлет – холодных, покрытых жирной пленкой. Или макарон по-флотски: толстых, серых, теперь такие не делают. Она прислушивается к себе, глотает слюну. Хочется гречневой каши. Полную тарелку, с маслом – желтый кусочек, холодный, тающий по краям. От кислых щей она бы тоже не отказалась – густых, с кусками мяса, с мозговой косточкой. «Беременным назначают белковую диету», – оглядывается испуганно. Будто кто-то может подслушать.

«Это всё – грибы… Стоило начать…» Сколько лет отучала себя. Овощные супчики, гренки, свежие фрукты, если рыба или мясо – всегда на пару.

«Черт меня дернул с этими грибами! Я похожа на завязавшего алкаша, которому поднесли рюмку. – Все-таки достает мюсли, заливает молоком. Молоко должно быть натуральным, 2,5 %. Она не признает восстановленного, за этим следит Наташа. С трудом проглотив пару ложек, отставляет тарелку. – Это – дача, тут всё по-прежнему. Как выяснилось, даже еда».

Щи да каша – пища наша. Так говорил отец. Мать готовила простую русскую пищу. А еще он говорил: на даче останавливается время. Раньше злилась, но теперь… В каком-то смысле это даже приятно: время, замершее на отметке ее юности. «Главное – не смотреться в зеркало… – возвращаясь в комнату, бросает взгляд на триптих. – Стекло – другое дело». Лицо, отраженное в пыльном стекле, теряет приметы возраста. Человек-дерево смотрит ей в глаза. Для него она осталась девочкой – юной, как дочь Евы, которая ушла в лес.

Всегда завидовала дочерям Евы, их умелым гримаскам, от которых сыновья Адама сходят с ума. У нее никогда не получалось. Видимо, тоже божий дар, полезный и в тяжбах с соседями мужского пола. Не подписал, но обещал подписать. Она выполнила его условие: собрала подписи соседей. В сущности, он – единственная препона. Заполучив его подпись, она уедет.

«Ничего, как-нибудь договоримся». Если б не вода, которая никак не закипает, сходила бы прямо сейчас. Чтобы мужчина и женщина договорились, нужен запретный плод: страсть, соблазн, в конце концов, общий ребенок. Честно говоря, она изумлена: для нее этот человек – не мужчина. Если не мужчина, то – кто? Она пытается подобрать сравнение: «Мы – существа разной породы. Как собака и кот. Или кошка и пес».

Из-за забора доносится заливистый лай. Видимо, дети возвращаются. Хорошо хоть выключили музыку. Тишина – земное наслаждение.