Планета мистера Заммлера

Принесли почту, и доктор Грунер попросил дядю Заммлера почитать ему новости рынка. Тот повернулся так, чтобы на газету падал свет из окна, и нацелил на нее правый глаз.

– Министерство юстиции США возбудит дело с целью принудить компанию «Линг-Темко-Воут» отказаться от акций предприятия «Джонс энд Лафлин Стил». Противодействие гигантскому конгломерату…

– Эти конгломераты того и гляди приберут к рукам весь бизнес в стране. Один из них, насколько мне известно, скупил все нью-йоркские похоронные бюро. А фирму «Кэмпбелл», которая в Риверсайде, купили, я слышал, те, кто издает журнал «Мэд».

– Любопытно.

– На молодежи можно хорошо заработать. Школьники очень много тратят. Если достаточно большому количеству детишек запудрить мозги, получится новый массовый рынок. Поле для грандиозных операций.

– Представляю себе…

– Мало кому удается держаться на плаву. Сначала заработай деньги, потом не дай инфляции их сожрать. Куда их вложить? Кому доверить, когда доверять никому нельзя? Как уберечься от грабителей из налогового управления? И, наконец, кому завещать свое состояние? Сколько приходится маяться со всем этим! Не жизнь, а мучение!

Теперь дядя Заммлер понял. У Грунера от рождения один сосуд был дефективный. Больше полувека он прокачивал через себя кровь и от этого износился. На месте протечки образовался сгусток. Дрожащий, желеобразный. Когда такое происходит, человек оказывается на краю бездны. При любом толчке сердца артерия может лопнуть и забрызгать весь мозг кровью. Эти факты постепенно втерлись в сознание Заммлера. Неужели час пробил? Тот самый час? Какой ужас! Видимо, да. Элья умрет от кровоизлияния. Понимает ли он это? Конечно. Должен понимать, на то он и врач. Но вместе с тем он человек, а люди умеют себя обманывать. Одновременно знать и не знать – это для нас типично. Но после десяти – двенадцати минут пристального наблюдения Заммлер все-таки заключил, что Грунер, определенно, все знает. Для него настал тот момент, когда человек мобилизует свои лучшие качества. Мистер Заммлер немало пожил на свете и кое-что смыслил в этом прощальном благородстве. Иногда люди напоследок делают добрые дела. Если у них хватает времени и если им сопутствует своего рода удача.

– Дядя, попробуй какой-нибудь мармелад. Лаймовый и апельсиновый самые вкусные. Мне прислали из Баэр-Шевы.

– Ты разве не следишь за весом, Элья?

– Нет, не слежу. Израильтяне научились делать потрясающую вкуснятину.

Доктор покупал в Израиле акции и недвижимость. У себя в Вестчестере подавал израильские вина и бренди. Раздаривал всем серебряные шариковые ручки израильского производства – от обилия рельефных узоров ими можно было только подписывать чеки, для обычных целей они не годились. А как-то раз (вернее, даже два раза), выходя от дяди Артура, доктор Грунер взял свою мягкую фетровую шляпу и объявил:

– Съезжу-ка я, пожалуй, в Иерусалим.

– Когда?

– Сейчас.

– Прямо сейчас?

– Ну да.

– Как есть? Без вещей?

– Как есть. Зубную щетку и бритву куплю, когда приземлюсь. Мне там нравится.

И он велел шоферу отвезти его в аэропорт Кеннеди: «О своем возвращении, Эмиль, я извещу вас телеграммой».

Имея в Иерусалиме много старых родственников, таких как Заммлер, Грунер составлял вместе с ними свое родословное древо. Это было его излюбленное времяпрепровождение. Больше чем времяпрепровождение. Узы родства были его страстью. Заммлеру это казалось странным, особенно для врача. Тот, кто сколотил себе состояние, ковыряясь в склизких женских лонах, мог бы проявлять поменьше сентиментальности в отношении своего племени. Но сейчас, видя болезненную сухость вокруг глаз Эльи, Заммлер понимал его лучше, чем когда-либо прежде. Каждому по его склонностям. Грунер уже десять лет как ушел из профессии. После сердечного приступа уволился и стал получать страховую пенсию. Но через год или два страховщики заявили, что он достаточно здоров и может продолжать работать. Началась тяжба. Тогда-то доктор Грунер и узнал, что страховые компании держат на предварительных гонорарах талантливейших юристов города, чтобы те не могли защищать интересы противников. А еще эти компании специально заваливают суды пустячными исками, и поэтому настоящие дела ждут своей очереди по несколько лет. Тем не менее Грунер выиграл. Или почти выиграл. Он не любил свою профессию: нож, кровь… Исполнял врачебные обязанности добросовестно, но удовлетворения не получал. Однако до сих пор, как практикующий хирург, следил за состоянием рук. Даже сюда, в больницу, вызвал маникюршу, и, пока разговаривал с Заммлером, размачивал кутикулу в стальной ванночке. Странно выглядели мужские пальцы в пенистом растворе. Женщина в белом халате, вооруженная соответствующими инструментами, склонилась над ногтями клиента и сосредоточилась на работе. Это было угрюмое существо с короткой, почти отсутствующей, шеей, волосами, выкрашенными в монотонный черный цвет, массивными плечами и неуклюжими ногами в белых ортопедических туфлях. Широкий нос грозил уронить каплю. Но даже ее, такое унылое создание, доктор Грунер пытался расшевелить и расположить к себе.