Планета мистера Заммлера

Они уселись поужинать на грунеровской кухне, и разговор продолжился. Теперь, когда Заммлер был очарован Говиндой, разглядел (или вообразил) у него сходство с Ашером Аркином и проникся к нему теплотой, умственная привычка требовала некоторой смены ракурса: будучи приятным человеком, профессор Лал в то же время представлял собой своего рода восточную редкость и напоминал маленького волосатого демона, который, жужжа, перелетает с планеты на планету и отскакивает от любых границ, как слепень от стекла. Заммлер спросил себя: а что если этот малый в какой-то степени шарлатан? Нет, нет, вряд ли. Сейчас нет времени на забавные пустяки, на незначительные наблюдения. Нужно быть решительным и доверять своим инстинктам. Лал настоящий. Если говорит, то говорит обстоятельно, а не просто отговаривается. Он чудак, но не шарлатан. Зрелая цельная личность. Единственная его слабость, которая бросается в глаза, – желание произвести впечатление на собеседника своим послужным списком. Он уже успел как бы невзначай упомянуть и Имперский колледж, и близкую дружбу с профессором Вэддингтоном, и должность консультанта профессора Хойла, и знакомство с доктором Фельтштайном из НАСА, и выступление на конференции в Белладжо по теоретической биологии. Это было простительно для маленького иностранца. В остальном он казался безупречным. Заммлера, конечно, забавляло, что они говорят на очень разном неамериканском английском, а также то, что один из них длинный, другой коротенький. Невысокий рост Заммлер считал признаком гиперактивности гипофиза и, пожалуй, неумеренного расхода энергии. А высокие, наоборот, часто имели укороченный ум, как будто тело росло за счет мозга. Так или иначе, на восьмом десятке лет жизни Заммлер столкнулся со странным явлением – спонтанной вспышкой дружеских чувств. Разве это для стариков? Нет, это свойственно молодым людям, которые все еще мечтают о любви, о том, что кто-нибудь противоположного пола излечит их тела и души от всех ран и позволит сделать то же самое для себя. На почве таких мечтаний возникают внезапные увлечения, как сейчас у Лала, Маргот и Шулы. Но для Заммлера быстрые связи невозможны. Дело не только в возрасте, но и в том, что однажды он уже побывал на том свете. Первая поросль его нежных чувств была уничтожена. Его некогда человеческая, некогда драгоценная жизнь сгорела. Впрочем, если через черноту пытается пробиться новая зелень, то это, наверное, естественное сопротивление. Сила Природы работает, пытается начать заново.

Как бы то ни было, этот легкий ужин на кухне (сервированный Маргот с неуклюжей щедростью) доставил печальному пожилому джентльмену большую радость. И другим, как ему показалось, тоже. Шула-Слава в своем неправильно намотанном сари затаив дыхание слушала застольную беседу и беззвучно повторяла слова мягкими оранжевыми губами, подперев щеку ладонью. Маргот, конечно, была счастлива исполнить обязанности хозяйки, тем более, когда за столом ведется интеллектуальный разговор. Тем более что этот маленький индус явно понравился ей. Может ли в жизни быть более приятный момент? Подобные женские странности умиляли Заммлера.

Доктор Лал говорил о том, что мы недостаточно эффективно используем наш мозг, если учесть его способность мгновенно образовывать миллионы нейронных связей.

– Разумеется, далеко не все, что происходит в нашей голове, доступно нашему пониманию. В этом смысле мы не так уж далеко ушли от ящериц, крыс или птиц, которые вовсе не осознают, как функционируют их организмы. Но, в отличие от них, мы обладаем хотя бы зачатками знаний и потому способны ощутить себя крысой в храме. По своему биологическому развитию, как существо, как вещь, человек находится на уровне, недостижимом для его сознательных личностных усилий. Поэтому в худшем случае он крыса в храме, в лучшем – неуклюжее создание, едва-едва начинающее постигать внутреннее устройство того тонкого механизма, при помощи которого оно выполняет примитивные действия.

– Да, – ответил Заммлер. – вы очень хорошо все это сформулировали, однако я думаю, что неспособность понять собственный организм в той или иной степени тяготит лишь очень немногих людей.

– Мне было бы чрезвычайно интересно узнать ваши взгляды, – сказал профессор.

– Мои взгляды?

– Да, и мне тоже, папа.

– И мне, дорогой дядя Заммлер.

– Мои взгляды…

Произошла странная вещь. Мистер Заммлер почувствовал себя расположенным выговорить все, что думал. Вслух! Это его поразило. Беседа с самим собой, старым чудаком, была ему куда привычнее. А теперь вот он собрался высказаться viva voce[98].

– Шула любит лекции, я нет, – произнес он. – Я крайне скептически отношусь к объяснениям, к рационалистическим практикам. Мне не по душе современная религия пустых категорий, и мне не нравятся люди, имитирующие знание.

– Когда человек высказывает свои взгляды, – сказал доктор Лал, – это скорее декламация, нежели лекция. Смотрите на это с музыкальной точки зрения.