Планета Навои. Сборник рассказов

"Сейчас я рассчитаюся с тобой, о, с тобой",

– Раздался пьяный голос атамана.

Именно этой песенке о грозном морском атамане и его молодом сопернике Пират обязан был не только своей кличке, но и своему лидерству среди уличной шпаны.

Старшим сидельцам, уже успевшим "понюхать зону", понравилось незатейливое бряцание дворового гитариста, его приблатненный, по-юношески задорный голос.

И они взяли Пирата под свою опеку и защиту.

2

Шмель не отставал уже неделю:

– Дай поиграть хотя бы на пару дней.

Рапай отбрыкивался:

– Сам пока учусь, отстань.

Счастливый обладатель «Пиратской гитары» лукавил. А попросту говоря, врал. Его «учеба» длилась не более двух часов, после чего бесхозный инструмент тоскливо заскучал в темном углу спальной комнаты, рядом с письменным столом, где Рапай обычно готовил уроки. Забросив гитару, он вернулся к своему любимому Джек Лондону.

«Ни одна собака не могла бы сделать того, что сделал Белый Клык. Он – волк», – философия одинокого, но сильного хищника затрагивали какие-то тайные струны Рапаевой души.

Правда, сначала он добросовестно пытался настроить свою гитару. Как учили дворовые пацаны, первую открытую струну – по второй, зажатой на пятом ладу. Но как не крутил колки и не дергал струны, нужного унисона не получалось. Плохо давались и «блатные аккорды» – ни Ам, ни Дм, ни Е – ничего толком не зажималось, пальцы плохо слушались, красавица-гитара пищала и выла, а играть не хотела.

Дело в том, что у Рапая не было музыкального слуха. Абсолютно. Никакого. Мало того, что медведь на ухо наступил, так еще Топтыгин плотно забил ушную раковину еловыми шишками.

По пению в начальных классах больше тройки у него не выходило. При всем уважении и почтении добрейшего «Баяныча», высокого, полного, с внешностью запорожского атамана учителя музыки. «Баяныч» был не просто учителем пения, но еще и композитором. Именно он посвятил «оду» своему любимому городу: «В пустыне зноем опаленной»… возник мечтою окрыленный «город новый, город новый, город Навои!» И именно он позже стал директором самого красивого в пустынных Кызылкумах "очага культуры" – ДК «Фархад».

Но однажды «Баяныч» вынужден был-таки поставить Рапаю «пятерку». А куда деваться? Если мальчонка так азартно, с таким чувственным надрывом спел… Нет, не спел, так про исполнение маленького Рапая сказать нельзя, просто изобразил свою версию азербайджанской народной песенки «Жип-жип, жужаларим», да таким образом, что ошарашенный учитель вообще забыл не только об аккомпанементе на своем трофейном немецком баяне, но и вообще о существовании каких-то там нот…

А Шмель пристал, как навозный жук. Он тоже играл на баяне – окончил музшколу, и теперь хотел освоить гитару.

– Как ты будешь лабать, у тебя вон рука вся в гипсе?

Действительно, его левая рука, как раз та, которой берут аккорды, была плотно перебинтована от запястья до локтя.

– А я аккорды правой буду брать, левой – только бой.

– Ладно, черт с тобой, забирай, – сдался, наконец, Рапай. – Но только до утра.

Обрадованный Шмель потянулся здоровой рукой за инструментом.

– И еще одно условие, – Рапай не отпускал гриф своей красавицы, хотя она, как ему показалось, уже была не прочь отдаться в объятья нового воздыхателя.

– Слушаю, – напрягся и вытянул губы бантиком Шмель.

– Гитара малость расстроилась, я же днем и ночью на ней упражняюсь, – по обыкновению, соврал Рапай. – Ты ее настроишь.

… Честно говоря, Рапай давно арендовал бы своему другу гитару, но ему было неудобно, что она не строит. У Рапая был друг по имени Толян, он жил в соседнем доме и учился на два класса старше. Странной была эта дружба. Два года в юношеском возрасте – это все-таки большая разница. Высокий парень шутливо уклонялся от почти настоящих ударов неказистого футболиста, а тот высоко подпрыгивал и яростно рычал: «Изведу, собаку!» Толян хохотал до слез и в изнеможении падал на траву.

Помимо бокса, Толян играл на гитаре. Правда, на семиструнной, на которой вместо нормальных аккордов нужно было зажимать всякие «звездочки» и «лесенки». И репертуар у него был другой, перенятый от отца фронтовика, до войны жившего где-то в средней полосе необъятной России. Толян пел не:

Тополя, тополя – все в пуху,

Потерял я любовь, не найду…

А:

Зачем живут на свете все пережитки эти,

Все женщины обманщицы любви…

Рапай хотел попросить Толяна настроить свою гитару. Но сомневался, сможет ли? Он знал, что строй у семиструнной другой.

Через год Толян попал служить на Черноморский флот, он приезжал в отпуск и щеголял по городу во флотском костюме с матросским воротником. Даже на танцы в «клетку» ходил, лихо задвинув на затылок свою фуражку-бескозырку. Старого другана уже не замечал.

А Шмель замечал, да еще как!.. Да и ладно, оно, может, и к лучшему. Пусть сам и настраивает гитару, у Шмеля талантов много.