Взяв ружья наизготовку, они осторожно вошли в лачугу, готовясь к внезапному нападению. Освещенная только солнечным светом, бившим из-за спин обезьян, хижина внутри оказалась очень узкой, гораздо ýже, чем проходы и коридоры обезьяньей крепости. Сгнившие деревянные панели отрывались от стен, с потолка свисала паутина. Почти каждая поверхность была покрыта плесенью, запах которой раздражал тонкое обоняние Цезаря. Коробки и мешки с припасами – консервы, мешки с фасолью и мукой, электрические батареи и клейкая лента – были беспорядочно расставлены по всему помещению, от чего оно выглядело еще более тесным. Дым шел из компактной пропановой печки, соединенной с трубой на крыше. Место больше напоминало наземный бункер, чем человеческое обиталище, но явно служило домом для одного человека.
А может быть, для двоих.
Цезарь начал внимательно осматривать темные углы, в то время как остальные обезьяны прошли по дому, не встретив никакой опасности. Его глаза всматривались в каждый уголок, в каждую трещину, где мог бы спрятаться мстительный человек, но не находили никаких угроз. Наконец его взгляд уперся в закрытую дверь в дальнем конце хижины. Подняв вверх руку, он беззвучно дал сигнал обезьянам и, крепко сжав в руках ружье, положил палец на курок. Потом он глубоко вдохнул и ударил плечом в дверь. Хилая конструкция не выдержала силы полного решимости шимпанзе, и он ворвался в тесную спальню, водя перед собой дулом ружья, готовый стрелять в любого человека, ждавшего его в засаде. Его сердце колотилось, прокачивая сквозь вены адреналин, глаза горели от ярости. Сегодня он уже застрелил одного человека, и он не остановится перед убийством другого при первых признаках опасности.
– Выходи, если жить хочешь!
Но вместо солдата, готового броситься в бой, он нашел…
Маленькую девочку?
Маленькая белокурая худышка, лет восьми-девяти, скрылась, как испуганное животное, на нижней части двухъярусной кровати, натянув до самого подбородка изъеденное молью одеяло. Прижавшись к стене в самом дальнем углу, она смотрела на Цезаря громадными испуганными глазами. На мгновении в сознании Цезаря промелькнул образ Корнелиуса, смотревшего на него с таким же испуганным выражением, когда прошлой ночью Цезарь бросился на него с копьем. Он почувствовал резкий приступ вины за то, что испугал беззащитного ребенка, но потом вспомнил, чтó люди сделали с матерью и братом Корнелиуса, и его сердце снова окаменело. С мрачным выражением лица он смотрел на человеческого детеныша, все еще держа ее на прицеле. Его сердце и кровь были готовы к смертельной схватке.
Внезапно покрытая рыжей шерстью рука протянулась к ружью и опустилась на дуло, мягко направляя его вниз, чтобы оно смотрело на пол. Цезарь позволил Морису эту вольность и, ничего не сказав, принял менее агрессивную позу. Он глубоко вздохнул, чтобы успокоить свою агрессию и освободиться от состояния повышенной боевой готовности.
Ему не нужно было больше убивать… пока не нужно.
Цезарь холодно отвернулся от девочки, не обращая внимания на обеспокоенное выражение на лицах других обезьян, и показал на содержимое хижины.
– Осмотритесь здесь. Возьмите с собой все, что может пригодиться.
Он мог точно сказать, что его вновь обнаружившаяся безжалостность и кажущееся отсутствие эмоций очень беспокоили их, но помочь это не могло. Самые чуткие части его естества умерли вместе с его семьей. Одна месть управляла им сейчас. В его сердце не было места для сентиментальности или рассеянности.
Ракета и Лука последовали за Цезарем обратно в захламленную центральную часть хижины, чтобы поискать складированные там припасы, оставив Мориса наедине с девочкой. Орангутанг смотрел на нее с любопытством и жалостью. Ее длинные, выгоревшие на солнце волосы спутались и явно нуждались в уходе. Грязь покрывала ее лицо, скрывая его почти так же эффективно, как черная камуфляжная краска, которую использовали солдаты. Ее ноги, торчавшие из-под одеяла, были босы, ногти нестрижены. Он видел обезьян-малышей, еще давно, в убежище для приматов, которые выглядели более ухоженными. Изношенная одежда, обтрепавшаяся по краям, поразила Мориса, поскольку очень напоминала обезьянью шкуру.
Пройдя дальше в узкую комнату, он заметил что-то, лежавшее на полу рядом с кроватью. Он сделал шаг вперед, чтобы лучше это рассмотреть, и потревожил девочку, которая забилась в угол кровати, как будто пытаясь свернуться в маленький комочек. Ее неприкрытый ужас тронул доброе сердце Мориса. Он попытался успокоить ее, как если бы она была обезьяньим ребенком, нежно заворковав и запыхтев перед ней. Наклонившись, он поднял нечто, лежавшее на полу, которое оказалось грубой тряпичной куклой, напоминавшей человеческую женщину.
«Может быть, это ее успокоит», – подумал он.