Отделение милиции находилось в соседнем дворе. Оттуда приходили милиционеры. Проверяли у кавказцев регистрации и уходили. Регистрации были в порядке. Было совершенно очевидно, что милиции оккупанты не боятся. Они хвастались: «Менты получают от нас бабки, и нечего ходить к ним стучать».
Жильцы перестали гулять с детьми во дворе. Казалось, это никакой не московский двор, а какого-нибудь дагестанского или чеченского городка.
Пришельцев становилось все больше. Коренные въезжали в новые дома без ремонта, бросая старые квартиры, из которых пришельцы-мародеры вывозили брошенную в бегстве мебель и домашнюю утварь. Некоторые из тех, кто вынужден был мириться с новыми «соседями», возвращаясь с работы, заставали заселившихся в свои квартиры «инопланетян». Проникнув внутрь, те занимали жилплощадь, указывая хозяевам на дверь. Те даже не всегда шли в милицию. Это было бесполезно. К тому же многие брезговали возвращаться в квартиры, где человек двадцать чужаков уже приняли душ, сходили в туалет и пометили своими сальными железами всю мебель, включая кровати. Коренные забирали документы и дожидались заселения в новостройки у родственников или знакомых. Часто пришельцы просто грабили квартиры. Выносили мебель и ценности, пока хозяева трудились на заводах и в офисах. В «свободное» время чужаки развлекались, отстреливая крыс прямо во дворе из пневматических пистолетов. Москвичи перестали выходить на улицу, карауля жилье и имущество, опасаясь за свою жизнь и здоровье. Они забаррикадировались в собственных квартирах.
Все происходящее казалось сюром. Дурным сном. Такого в Москве двадцать первого века быть не может. Однако было. Мерзкие отголоски войны докатились сюда с Кавказа. Казалось, война преследует нас с Ольгой. Ходит за нами по пятам.
Начальником находящегося в соседнем дворе местного отдела милиции был невысокий лысый человек с маленькими юркими глазками и пышными черными усами. Изучив мое журналистское удостоверение, он пошевелил усами, как таракан перед черствой коркой хлеба, скосил глазки в сторону и заскучал. Потом долго упрямился и мычал что-то нечленораздельное, как бычок, которого тянут на веревке «увидеть все своими глазами». Наконец его удалось дотащить до оккупированного пришельцами московского двора. Человек восемь кавказцев неспешно подошли к нам, в раскачивающихся походках отклячивая задницы, отводя назад плечи с растопыренными руками, демонстрируя достоинство. Их глаза излучали наглость и злорадное любопытство. Один из пришельцев, самый рослый, любитель отстреливать крыс, фамильярно похлопал усатого по плечу, потрепав полковничий погон:
— Что, мэнт, нэ сэдится тэбэ, эды домой, давай, там жена тэбэ ждет давно!
Под свист и улюлюканье усатый полковник трусовато ушел. Не стесняясь, компания еще раз озвучила, что «мент берет у них бабки и ничего не сделает. А если не будет брать — его грохнут».
Один из следователей того же отдела милиции сказал мне:
— Ты думаешь, только в вашем дворе такое? Это везде сейчас, где расселение идет! У вас еще что! Обычно поножовщина, убийства. А как найти, кто ножом ударил или выстрелил? Друг друга они выгораживают. Связи везде. Зарегистрированы черт знает где. Ищи-свищи! Да, и честно тебе скажу, никто не ищет.
Участковый вообще отказался идти во двор:
— А что я сделаю? — пожимал плечами лейтенант. — Все в курсе. Префектура в курсе. Раз ничего не делают, значит, кому-то это нужно. Ну, в смысле выгодно. — А в завершение разговора дал мне совет: — Это же не твоя хата? Не твоя, съемная. Ну и сними себе в другом месте!
— А если они и туда придут? Мне так и бегать от них по всей Москве? Может, лучше сразу эмигрировать, чтобы не трогали? Всей страной, а?
Мент пожал плечами.
Ольгу очень беспокоило происходящее. Меня тоже. Я боялся за нее, когда она оставалась дома одна, точнее, со своей любимой старой кошкой Кассандрой, которая, разумеется, жила вместе с нами.
— Я думала, здесь такое невозможно. Такое ощущение, что сюда съехался весь сброд. Я не узнаю в них людей, среди которых выросла. В каждом народе есть лучшие и худшие его представители. Эти — обыкновенные воры и мародеры.
Однажды Ольга позвонила мне поздно вечером, я засиделся в аппаратной над монтажом фильма.
— Кто-то ковыряет замок. Сначала в дверь звонил какой-то парень, просил открыть. Я видела его в глазок. Потом он его чем-то заклеил и отключил электричество в щитке. Мне страшно!
За десять минут я долетел на своей машине от Останкина до Коровинского шоссе. На площадке рядом с нашей дверью стоял парень лет двадцати, с виду чеченец.
— Ты чего тут скребешься, пошел вон! — сказал я ему.
Парень сначала стушевался, затем, спохватившись, гордо поднял голову:
— Там дэвушка живет. Мнэ понравилас, пазнакомица хачу!
От такой наглости у меня свело скулы. Парень довольно щуплый, можно вырубить одним ударом. Но я знаю, что за этим последует. Понаедут, как водится, многочисленные родственники этого урода, и ситуация станет непредсказуемой.
— Эта девушка — моя. Чтобы больше я тебя здесь не видел! Иначе будут проблемы, — сказал я.