Планета семи масок

Фрейлейн Бернауэр после долгих поисков нашла наконец истину и подняла ставеньку: там были нарисованы сердца, обвитые гирляндой роз.

Тот, кто пришел на свидание, не был похож на других. Они были одни — он и она. Взявшись за руки, они гуляли среди цветущих кустов майской сирени, прохаживались по парку Нимфенбурга, кормили хлебом лебедей, сидели на скамейке, прижавшись друг к другу, счастливые лишь от того, что были вместе. Они даже ни разу не поцеловались, ибо чувствовали себя совсем-совсем близкими, как чувствуют себя старые супруги или обрученные, уверенные в своей любви, а потому целомудренные. Потом он проводил ее домой, но порога ее жилища не переступил.

— Я еще увижу тебя? — спросила она.

— Если захочешь.

И вот настал рождественский вечер.

На календаре осталась только одна закрытая ставенька — ворота замка. Альвина открыла ее.

Три дня спустя фрау Гуггенбюхлер засыпала ненужными подробностями полицейского, который без особых волнений осматривал комнату.

— Ничего не понимаю. Я уверена, что она не выходила; я бы обязательно заметила ее. Поэтому я и не волновалась. Потом ее молчание показалось мне подозрительным. Я заглянула в комнату — она была пуста! Я подождала, думая, что ошиблась (правда, это невозможно), и она все-таки вышла. Но куда, ведь Рождество — семейный праздник. Она не возвращалась, и я предупредила вас. Она заплатила мне по тридцать первое декабря. Если она и взаправду исчезла, я хочу получить свою комнату назад.

Полицейский кивал головой.

— Ну что ж, мы начнем следствие. У нее были родственники?

— Насколько мне известно, нет.

— Где ее личные бумага?

— Она хранила их вон там, в ящике на столе.

Полицейский прошел к столу — мимо аляповато раскрашенного рождественского календаря, одного из тех, что раздают ради рекламы; ставенька над каждой клеткой была приподнята, и виднелись наивные грубые рисунки. Полицейский машинально оглядел календарь.

— Хм, — сказал он, — любопытно. Двадцать четвертого рисунка нет.

И на самом деле, позади распахнутых ворот ничего не было — там зияла дыра.

перевод А. Григорьева

Жан-Мишель Ферре Чудо летней ночи

Он не помнил в своей жизни другой такой ночи. Луна, казалось, взошла раньше времени, и теперь раздувшийся золотой шар висел над самым горизонтом, освещая скалы и поблескивая в лужах, оставшихся после отлива.

Он ждал очень давно, а сегодня, сам не зная почему, был уверен, что это наконец произойдет.

Волны словно застыли. И с тихим шелестом накатились на узенькую полоску песка, похожего на снежную пыль.

Она была там — тень в ночи, окутанная кружевами голубоватого света. Почти человек, обнаженная женщина, чудо летней ночи. Но то, что плескалось возле самого берега, не было человеком. При каждом ее движении вспыхивали чешуйки на теле — она, похоже, была удивлена, что оказалась здесь.

Он впервые увидел перед собой это фантастическое существо. Хотя, если быть точным, предыдущие три раза он просто опаздывал: ее уносили волны. Он знал, что сегодня должен торопиться, очень торопиться.

Прыжок. Холодное прикосновение мокрого песка. Еще более холодное прикосновение испуганного тела. Бег под луной вверх по обрыву.

Позади него на берег с яростным ревом обрушился пенный вал. В спину ударили соленые брызги.

Сегодня ему повезло. Он уложил ее на мягкие травы меж двух колючих кустов.

— На этот раз, — сказала она ему, — я твоя, по-настоящему твоя!

Он улыбнулся в ответ. Сердце его отчаянно забилось. Но это могло быть и от бега, от бегства… Ему не хотелось говорить. Потом он снова улыбнулся и, протянув руку, коснулся ее круглого полного плеча.

— Ты права, — прошептал он. — По-настоящему моя. Как долго я ждал этого мгновения…

Она залилась серебристым смехом, который шел, казалось, из немыслимых зеленых глубин. Потом тряхнула головой, и ее волосы рассыпались по плечам сверкающими прядями. Их настиг лунный блик и сказочно изменил все вокруг.

— Пошли, — сказал он, — нам еще добираться до места.

Он протянул руку и сообразил, что она не могла последовать за ним.

Боже, подумал он, не могу же я принимать за настоящую женщину…

Он поднял ее на руки, и она прошептала ему на ухо:

— Почему ты меня желаешь? Какое удовольствие могу я тебе доставить?

Он ощущал ее грудь, настоящую женскую грудь, и холодную, тяжелую и мясистую нижнюю часть тела.

Он еще крепче обнял ее.

— Скажи, — повторила она, — какое удовольствие могу я тебе доставить?

Она засмеялась, и смех ее был зовущим и легкомысленным.

— Ну конечно… Ты столько ждал меня. И, конечно, ради кое-чего…

Он спросил себя, а не примется ли она расписывать свои любовные таланты. У нее явно разыгралось воображение.

Но это не важно, подумал он. Нет, важно вот что…

И он представил, что ждет их в хижине.

Они спрятались от лунного мерцания под сенью пробковых дубов. Вокруг свиристели насекомые.

Когда они оказались возле хижины, он снова уложил ее на траву.

— Подожди минутку, — нежно прошептал он.

— Конечно… Иди и приготовь все к моему появлению…

Он кивнул и, толкнув дверь, быстро захлопнул ее за собой.