Планета Шекспира

Он шагнул вперед, чтобы посмотреть поближе, и остановился, остановленный пустотой. Не было ничего, что бы его остановило; словно он натолкнулся на стену, которой не мог ни видеть, ни чувствовать. Нет, не стену, подумал он. Мысли его лихорадочно забегали в поисках какого-то подобия, чтобы выразить случившееся. Но подобия словно бы не было, ибо то, что его остановило, было пустотой. Он поднял свободную руку и протянул его перед собой. Рука ничего не встретила, но была остановлена. Не физическим ощущением, он ничего не мог почувствовать или ощутить. Было так, подумал он, словно он столкнулся с концом реальности, будто он добрался до места, откуда уже некуда было идти. Словно кто-то провел черту и сказал: здесь мир кончается, за этой чертой ничего нет. Неважно, что бы вы ни видели или не думали бы, что видите — здесь ничего нет. Но если это верно, подумал Хортон, то что-то очень неправильно, потому что он заглянул за пределы реальности.

— Там ничего нет, — сказала Элейна, — но ведь что-то там должно быть. Мы же видим куб и создание.

Хортон отошел на шаг и в этот момент золотое сияние в кубе словно растеклось и окутало их обоих, сделав их частью создания и куба. В этой золотой дымке мир будто исчез и мгновение они стояли в одиночестве, отрезанные от времени и пространства.

Элейна стояла рядом с ним и, опустив взгляд, он увидел розу, татуировку на ее груди. Хортон протянул руку и коснулся ее.

— Прекрасно, — сказал он.

— Благодарю вас, сэр, — ответила она.

— Вы не сердитесь, что я обратил на нее внимание?

Элейна покачала головой.

— Я начинала уже разочаровываться оттого, что вы ее не замечаете. Вы должны были понять, что она здесь именно для того, чтобы привлекать внимание. Роза предназначена быть фокальным узлом.

19

Никодимус сказал:

— Гляньте-ка на это.

Хортон наклонился чтобы посмотреть на неглубокую линию, которую робот выбил в камне зубилом по периметру панели.

— О чем ты? — спросил он. — Я ничего особенного не вижу. Кроме того, что ты, вроде бы, не особенно продвинулся.

— Вот это-то и плохо, — сказал Никодимус. — Я ничего не добился. Зубило отбивает камень на глубину нескольких миллиметров, а потом камень твердеет. Словно металл, возле поверхности немного проржавевший.

— Но это не металл.

— Нет, это камень, все равно. Я пробовал другие части скалы, — он махнул в сторону поверхности камня, указывая на продолбленные в нем борозды. — По всей поверхности то же самое. Изветренная часть вроде бы поддается, но под ней камень невероятно твердый. Словно молекулы связаны крепче, чем должно быть в природе.

— Где Плотоядец? — спросила Элейна. — Может, он про это знает.

— Очень сильно сомневаюсь, — сказал Хортон.

— Я его отослал, — сказал Никодимус. — Велел ему убираться к черту. Он дышал в спину и подбадривал меня…

— Он так сильно стремился покинуть эту планету, — сказала Элейна.

— А кто не хотел бы? — заметил Хортон.

— Мне его так жалко, — сказала Элейна. — Вы уверены, что нет никакого способа взять его на корабль — я имею в виду, если все остальное не удастся.

— Не вижу, как, — сказал Хортон. — Мы, конечно, можем испробовать анабиоз, но более чем вероятно, это его убьет. Что ты думаешь, Никодимус?

— Анабиоз приспособлен для людей, — сказал робот. — Как он будет работать на другом виде, я не имею представления. Подозреваю, что не очень хорошо, а то и вовсе не будет. Прежде всего, анестезирующее средство, которое мгновенно прекращает деятельность клеток, прежде, чем подействует холод. Для людей надежность почти абсолютная, потому что для людей он и предназначен. Чтобы работать с другой формой жизни, может понадобиться изменение. Пожалуй, это изменение может оказаться небольшим и достаточно тонким. А я не приспособлен для таких изменений.

— Ты имеешь в виду, что он умрет еще раньше, чем получит шанс быть замороженным?

— Подозреваю, что так оно и будет.

— Но вы не можете просто бросить его здесь, — настаивала Элейна. — Вы не можете уйти, а его бросить.

— Мы можем просто взять его на борт, — сказал Хортон.

— Со мной — не можете, — заявил Никодимус. — Я его убью в первую же неделю по отбытии. Он мне на нервах играет.

— И даже если он избежит твоих смертоубийственных настроений, — прибавил Хортон, — то какой в этом будет смысл? Не знаю, что у Корабля на уме, но могут пройти столетия, прежде чем мы вновь совершим посадку.

— Вы можете сделать остановку и высадить его.

— Вы можете, — сказал Хортон, — я могу. Никодимус может. Но не Корабль. У Корабля, подозреваю, виды более длительные. И отчего вы думаете, что мы найдем другую планету, на которой он сможет выжить — через двенадцать лет, через сто? Корабль тысячелетие провел в космосе, пока мы не нашли эту. Вы должны помнить, что Корабль — досветное судно.

— Вы правы, — согласилась Элейна. — Я все время забываю. Во времена депрессии, когда люди бежали с Земли, они разлетелись во всех направлениях.

— При помощи сверхсветовиков.

— Нет, не сверхсветовиков. С помощью кораблей-времяпрыгов. Не спрашивайте меня, как они работают. Но представление вы уловили…

— Краешек, — согласился Хортон.