Планета свалок. Путешествия по многомиллиардной мусорной индустрии

Сотни фигурок в сине-зеленых костюмах сидят на полу, покрытом измельченным металлоломом, и молча сортируют различные металлы по пластиковым корзинам; каждый брошенный кусок – эквивалент капли дождя, а все вместе они создают звук металлического ливня. Когда я осторожно захожу в помещение, я ошеломлен его размерами. Оно простирается на сотню метров, обе стороны завалены темным измельченным металлическим ломом, который перетекает с пола на столы, потом обратно на пол, и снова, и снова. Посреди комнаты идет узкий проход, отделяющий две реки металла друг от друга, и рабочие катают по нему тачки с металлом – либо вываливая его для сортировки, либо увозя уже полностью рассортированным.

Отхожу от Тони с Джеймсом и брожу среди женщин. Вблизи еще очевиднее, что это именно женщины: перчатки им велики, из-под головных уборов иногда выбиваются длинные пряди волос, на глазах заметна тушь для ресниц. Я обращаю внимание на их молодость: вокруг глаз отсутствуют морщинки, на щеках нет отложений жира, свойственных среднему возрасту. Молодые женщины мучаются с первой своей работой, они впервые уехали из дома.

Останавливаюсь рядом с группой работниц в бирюзовом, присевших перед разбросанной на полу грудой металла высотой в несколько сантиметров. Их руки двигаются быстро и без пауз: хватают кусок металла, бросают в корзину; хватают другой кусок, бросают в другую корзину. Механическое движение идеально ритмично, лишено сомнений или неопределенности. Я не способен различить те металлы, которые они сортируют. Стою и думаю: вот так я бы выглядел, попроси меня кто-нибудь раскидывать металлические обломки по корзинам случайным образом, но при этом делать вид, будто я знаю, куда и что следует класть.

В одной корзине закопченный красный металл – очевидно, медь; в другой – обрывки проволоки. Но содержание некоторых емкостей опознать труднее. Потом мне расскажут, что вот эта корзина наполнена алюминием, а соседняя, не такая полная – нержавеющей сталью. Честно говоря, на мой взгляд, обе выглядят совершенно одинаково: серый металл и ничего более.

– Им пришлось обучаться целый месяц, – объясняет Тони. – Они учатся определять металл по внешнему виду и на ощупь. Они редко ошибаются.

– Почему тут только женщины? – спрашиваю я.

– Женщины точнее и терпеливее. Мужчины не годятся для такой работы.

В компании работают 800 женщин, из них 150 – по моим прикидкам – на этом складе. Я опускаюсь на колени рядом с двумя и пытаюсь поймать их взгляд. Но они не смотрят на меня. Прицеливаюсь камерой в их крайне сосредоточенные глаза – ноль реакции. Когда срабатывает вспышка, работницы не дергаются, а, кажется, еще сильнее фокусируются на металле, продолжая разбирать груду. Я встаю и замечаю новых бирюзовых женщин, они привезли очередные желтые тачки с новым неотсортированным металлом – более чем достаточно, чтобы заменить уже разобранные. Ощущается бесконечность, и единственный раз в жизни я могу использовать выражение «сизифов труд» без чувства вины за излишний мелодраматизм.

Тони сообщает, что платит сортировщицам около $100 в месяц, плюс проживание и питание. Хорошая зарплата для 2002 года – намного больше, чем можно заработать на фермах, откуда и набирается рабочая сила для компании Sigma и для всего Китая. Там женщины работали бы за прожиточный минимум без всяких перспектив на будущее. Я не могу представить будущее в Sigma, но работницы наверняка зарабатывают достаточно денег, чтобы часть откладывать (китайские трудовые мигранты знамениты тем, что откладывают больше половины своих зарплат). То есть деньги достаются оставшимся дома семьям: как и по всему Китаю, работники Sigma отправляют деньги домой, помогая родителям, детям, братьям и сестрам. Из бесед мне удалось узнать, что большинство работников, живущих и трудящихся в местах типа Sigma, оставляют себе не более 30 % денег. Их труд – отнюдь не то, чем бы мне хотелось заниматься вообще и за такую зарплату в частности. Он похож на заводскую работу: утомительный, скучный, не приносящий удовлетворения; при такой работе вы подсчитываете, сколько еще удастся заработать, если сумеете проработать лишних десять минут.

Похоже, Тони читает все по моему лицу.

– Думаете, они предпочтут целый день сажать рис на полях? У меня они хотя бы работают по восемь часов, и у них есть выходные.

– Да ладно?

– Если они работают больше восьми часов, то устают и сортируют хуже. А если они будут сортировать хуже, у меня ухудшится качество.

Я смотрю, как перчатки порхают над металлом, перекидывая куски алюминия по корзинам. Мне удивительно, что кто-то способен продержаться на такой работе восемь минут – какие там восемь часов – и делать это за $100 в месяц, с жильем и едой. Однако передо мной 150 женщин, которых, очевидно, все устраивает. Никто не заставлял их сюда приезжать; они вполне могли оставаться дома, где бы он ни находился.