Планета–тайга: Я живу в заонежской тайге. В медвежьем краю

А потом? Потом, пожалуй, лесная вольница, самобытная и яркая, вольница от недоступности к ней закона и правителей… Крепостное право? Этого здесь никто не помнит… А кто сказал, что в лесу не было своей Запорожской Сечи? Только эта Заонежская Сечь, наверное, была немного потише, чем беглые казаки… Это ясно. Но откуда Орда? Лес не знал набегов Батыя, не знал Золотой Орды. Лес был в стороне, глубже, но однажды и ему пришлось пережить нашествие чужеземцев… Лжедмитрий. Кажется, второй. Начало семнадцатого века. Войско самозванца было разбито. Поляки, казаки, татары были выброшены к северу от центра государства Московского… Потом царь Михаил Федорович объявил прощение этому войску. Тогда разбойное войско вышло из заонежских лесов и предстало с желанием быть на государевой службе…

Их было много — тысячи. А до этого голодные банды, Орда, жили в лесу, грабили, убивали, насиловали…

Вот откуда Орда, откуда останки прежних грядок и колодец на Черепове. Вот откуда золото под плитой у Вологодских озер и Реутов на Красове…

Я все это могу объяснить здесь, в избе, рядом с самоваром и пепельницей, набитой моими окурками. Но я не хочу останавливать рассказ, я хочу слушать и просто молчать. Молчать и, наверное, еще о чем‑нибудь глубоко думать… Ведь завтра я ухожу в лес.

…Половина дороги уже за плечами. Еще немного — и я буду долго пить чай в избе, у печки, у хорошего ласкового огня. Я сниму эту куртку, свитер, скину сапоги… И тут же кружка чаю. Сахар крепко и сладко рассыплется на зубах. Глоток горячего чая. И опять сахар. Дедка сначала будет опускать пиленый кусочек в кружку, потом посасывать его, опять опускать, прихлебывая черный настой, и только к следующей кружке дотронется до нового белого куска.

Дедка Степанушка уже в лесу. Он ушел налегке, я даже не знал когда… Сейчас я нахожу его следы и по ним узнаю, где обходил старик топкие места. Скоро я увижу дедку. Скоро чай, тишина вечернего огня и долгие интересные рассказы около коптилки… А пока передо мной только Вологодский ручей. Вологодский — это больше чем половина пройденной дороги. Сзади остались глубокие, вязкие болота Собольей пашни и Прямая дорога. Я вспомню потом у огня свои остановки–перекуры: Соболья пашня, Пашев ручей, осина Аркадия… Осину свалили давно, хотели сделать из нее лодку, но так и не вывезли. Дерево осталось около дороги, и теперь на этой осине неплохо посидеть и покурить.

С Пашева ручья я не дотянул сразу до осины. Прямая дорога остановила на полпути и заставила тяжело дышать. Под черными, костлявыми елями дымилась густым, пробирающим насквозь туманом грязь болота, а сверху на эту грязь опускался мутный сплошной дождь. Посреди Прямой дороги я не мог даже курить. Но потом все‑таки была и осина Аркадия. И вот Вологодский. Теперь проще.

Рюкзак на земле, плечи уже не знают давящих лямок. Ты будто стал легче, просторней, надо улететь, подпрыгнуть телу, сбросившему груз. Но ноги не отпускают, держат, тянут вниз, и ты можешь только покачиваться вокруг того тяжелого, что налито тебе в сапоги. Покачиваться долго нельзя: можно рухнуть в ручей. Я присаживаюсь около воды и глубокой деревянной ложкой черпаю эту коричневую от еловой хвои воду… Вода Вологодского ручья. Ручей таинственный, темный, и по нему может прийти из тех озер, где над кладом лежит каменная плита, любая щука… А может, и Чертушка.

В руках ложка. Моя удобная деревянная ложка, которой так хорошо вылавливать из миски разбухшие сухари крошанки. Но сейчас я смотрю на ложку как‑то иначе: ведь я на Вологодском ручье. Здесь надо просить у «хозяина» отпуск. Именно здесь. Он впустил тебя в лес и проверил на Прямой дороге… Вот дедкины следы — он тоже опускался к воде, опускался надолго. И теперь «хозяин» ждет и моего обещания…

Конечно, не буду бриться: борода и усы спасают от комаров. Праздные разговоры с бойкими бабенками? На Домашнем озере бабенок нет. Не собирать ягоды и грибы, не ломать ветки, не стрелять в зверя, то есть не знать крови, — это не для рыбака, это для пастухов. Что еще мне? Ложка? Я ведь хорошо знаю, что потом, когда снова вернусь к людям, с самой дороги мне пододвинут миску горячего супа и стакан вина… Но ложку я должен взять сам. Ложку мне никто не подаст. Ложка будет стоять в стеклянной банке, а люди будут украдкой посматривать на меня, ждать: как — достану ли свою или возьму чужую, ведь ложка — это тоже статья отпуска… И сейчас эта ложка, моя удобная ложка, у меня в руках… Конечно, ложка — я буду есть в лесу только ею, ведь другой и нет.

У ручья проходит усталость, проходит напряжение пути. Становится легче и проще от близкого огня. И Вологодский ручей теперь просто ручей. Я убираю свою деревянную ложку в карман рюкзака, поправляю на плечах лямки и спокойно перехожу через мостик… «Хозяин» отпустил.