Планета–тайга: Я живу в заонежской тайге. В медвежьем краю

Каждое утро мы выгоняем своих телушек из деревни. Куда гнать скот, решаем с вечера. Да мы никогда и не гнали своих телушек — мы просто открывали ворота из деревни в ту сторону, куда сегодня стаду положено было идти.

Торопиться за стадом, а тем более гнать его, наверное, нельзя. Стадо само, без лишнего крика, без палки, без кнута должно выйти на траву. Тихое стадо не станет носиться от низины к низине, чаще выберет то, что попадается под ноги, и не уйдет далеко. Такое стадо не надо долго собирать в обратный путь, да и сам спокойный мирный день богаче обернется к вечеру привесом или молоком. Наверное, поэтому у пастуха в лесной деревушке никогда не встретишь в руках кнута. Кнут не может быть там, где рядом лес, где напуганная корова шагнет в кусты, а потом ищи ее до следующего утра. Для кнута в лесу нет и пространства, да и сам характер лесного человека разрешает ему иногда пользоваться только легким батожком.

После батожка и тихого стада добрая медлительность того человека, которому все жители деревни доверили своих коров, является ко мне здесь над озером, рядом с нашими телушками еще с одной стороны…

Пастуха в лесной деревне не нанимают на работу, а рядят, уговаривают всем миром, окружают посулами, ждут отказа и снова уговаривают. Потом наступает день первого выгона. Он наступает добрыми словами пастуху, напутствием своим Буренкам, Пестронькам, Ракетам и Планетам и, конечно, колобом, знаменитым колобом пастуху от лица села, мира в знак уважения и благодарности за будущее добро. Колоб вкусный, он печется из толокна и масла, и получить такой подарок — не совсем последняя оценка твоей деятельности за прошлый год, когда ты лонись, то есть бывшим летом, отпас удачно, и не последняя просьба постараться и дальше…

И эти уговоры, этот колоб и добрые слова, произнесенные с расстановкой, пожалуй, и есть начало той легкой тишины, которая и окружает мир настоящего пастуха, мир, где все зависит только от него самого…

Стадо добрело до Щучьего ручья и разошлось по низине. Пастух поднимается выше к еловому острову, вешает на сук сумку с хлебом и бутылкой молока и просто сидит, прислонившись к березовому стволу. Внизу озеро и мирное покачивание волн у песчаной косы, рядом голубой шумок березняка, тонконогий шорох осинок, мудрое молчание елей и голоса редких колоколов на шеях телушек. А остальное — тишина. И в этой тишине у озера, около поляны и совсем в другом месте только «динь–динь» одинокого колокола… «Динь–динь» — там, «динь–динь» — слева и сзади. И уже не колокола, не стадо, не металл, а малиновый голос мягко и ласково плывет над водой вместе с белыми облаками… Малиновая спокойная тишина. Но рядом с этой тишиной — тайга, в которой могут таиться опасности и неприятности для пастухов.

Такую неприятность могут принести с собой рыжики… Я слышал и раньше об этих замечательных грибах, мне нравится видеть их солеными и яркими в глубоких тарелках, поданных к столу, но я долго не верил, что эти самые грибы, эта слава северного леса, могут принести с собой долгие часы поиска заблудших коров.

Первый раз с рыжиками и коровами я познакомился несколько необычно. Я пас телушек не по отпуску и не очень соблюдал основное обещание лешему — не отлучаться от стада. Я отлучился, отлучился за грибами, принес целую корзинку волнушек и рыжиков и преспокойно уселся в тени перекусить. Дорога за грибами разморила, и я чистосердечно признался себе, что попросту хочу вздремнуть… Очнулся я от нетерпеливого сопения коровьих морд над моей головой. Телушки узрели рыжики, разнесли корзину с грибами, начисто съели все, собранное в лесу, сжевали оставленную на земле сумку и уже тянулись к моей шапке. Я вскочил, разогнал настырных вредителей, но тут же обнаружил еще одну беду: половина стада сбежала в лес.

Как правило, корову, попробовавшую гриб, уже ничто не могло остановить: ни мягкая трава под богатой росой, ни батог пастуха, — коровы шли туда, где появились грибы.

Иногда удерживать коров от разгульных походов помогали собаки. Этих собак никогда ничему не учили, но они верно и порой совершенно бескорыстно несли свою ответственную службу. Собаки лениво тащатся вслед за тобой, тут же укладываются под тем деревом, где ты повесил сумку, и порой кажется, что этим сонным животным давно надоела возня со стадом. Но так кажется только до твоей первой команды: «Шарик‑то! Копейка‑то! Уси!» Собаки мгновенно взвиваются и бросаются именно к той корове, которую ты имел в виду. И тогда какой‑нибудь гулящей Маньке здорово достается. Псы хватают за хвост, лязгают зубами около морды. Манька испуганно таращит глаза, гремит колоколом и поспешно возвращается к стаду. И снова малиновая тишина, но в этой тишине настырная корова внимательно посматривает в ту сторону, где расположились ее сторожа. Сторожа могут чуть–чуть и забыться, и тогда дурной корове удается незаметно проскользнуть за кусты ольшаника, потом — ельник — и ищи разгульную тварь всю ночь.