Планета терний

Десятилетиями медузы сторонились людей, таясь и скрываясь, прячась и рассеиваясь. Можно было, правда, столкнуться с медузой во время природного бедствия, когда буря валила плодовые деревья, когда солнце сжигало поля, когда питомники превращались в пустыню. Мерзкие они твари, медузы. Однако теперь, без никаких бедствий, посреди ясного дня, медуза напала на человека! Убила! Грань перейдена, чаша терпения переполнена, никогда мы не будем жить в безопасности, если не уничтожим этих гадов, не выжжем их гнезда в дальних горах- Завтра в рассветные сумерки, подвесив к луке седла лазер, поскачу я туда. Кто из вас последует со мной? Кто поможет мне защитить наши жизни и наше достояние, показать медузам, кто хозяин Планеты?

Так сказал Зейт. И поднялись десятки рук, и Зейт считал, и радость заплясала в его глазах, когда он закончил подсчет. Не только мужчины вызвались ему на подмогу, но и кое-кто из женщин, однако он умышленно не заметил их. В том числе и меня.

А из мужчин руку не поднял один лишь Герент. Выждал, пока наступит тишина, потом заговорил по-своему, тихо, раздумчиво и даже почти робко. Он разделяет печаль Зейта, разделяет и его гнев – но не его необдуманную жажду мести! Неужто позабыл Зейт, что за горами громоздятся вечные льды материковых глетчеров? Что по долинам спускается пронизывающий морозный воздух, способный выжечь легкие и коню, и всаднику? Что ни конь, ни всадник не защищены от ядовитых испарений, которые исторгает даже сраженная медуза? Что лазер при седле все-таки не делает человека неуязвимым и непобедимым?

Передо мной стоял стакан чаю, и пока Герент, навеки позоря себя, произносил все это, я сидела, уставившись в темную жидкость, и только вздрагивала порой. Трус! Трус! Вслух этого никто не произнес, но в воздухе, казалось, повисло всеобщее презрение.

– Есть лишь один перспективный путь, – продолжал Герент, -

такой, что пригодится не только сейчас, но и на будущее. Вы все знаете, о чем я говорю, даже если не хотите признаться. А нужно нам призвать на помощь Пращуров. Их энергетических мощностей хватит, чтобы прямо из космоса выжечь разом всех медуз – даже в самом дальнем из их логовищСекунду-другую стояла тишина, потом началась полная неразбериха: одобрительные выкрики, возмущение, упреки, поддержка…

Зейт снова взобрался на скамью и попытался привлечь к себе общее внимание. Герент похлопал меня по руке, успокаивая. Когда шум немного стих и Зейт был готов заговорить, Герент, опережая его, сказал:

– Ладно, не надрывайся. Мне уже все ясно…

И мы с ним вышли за дверь, и ночная прохлада нежно огладила мой разгоряченный лоб, но лишь на улице Герент дал волю своему презрению:

– Этот дурень готов лезть с кулаками на законы природыО том, что и я, вслед за Зейтом, была на это готова, он предпочел не упомянуть.

– Рази дракона! – кричали мальчишки, игравшие внутри убежища. А девочки вздрагивали при каждом шорохе и теснее жались к матерям, но те успокаивали трусих, напоминая об отважных отцах, стерегущих их покой.

Двое особенно расхрабрившихся карапузов дразнили собаку. Она вызова не принимала, однако все же иной раз порыкивала на них. Гдето в уголке тихо переговаривались женщины.

Теперь в убежище стало уже совсем душно. А снаружи завывала нескончаемая буря.

– Ночь была на исходе, странная ночь, когда земля вздрагивала, когда кони беспокойно били копытами и низкие тучи медленно надвигались с гор.

А затем послышался приближающийся шум мотора, и луч фары вырезал из тьмы заборы и палисадники, домики и деревья. Экипаж Пращуров. Никогда прежде не навещали они нас ночью. Да и средь бела дня их машина появлялась на деревенской площади нечасто: я могла бы счесть эти случаи по пальцам.

Шумная повозка остановилась перед нашим общинным домом. Я очень удивилась. В ней сидела женщина: дряхлая, тощая старуха с длинной гривой истончившихся волос, белых как снег… Она помедлила, а затем все же сдвинула с лица дыхательную маску. Я увидела острые черты ее лица, безгубый рот.

Пращурам, изволите ли знать, не нравился наш воздух, очень уж был он для них груб и несвеж. Они так заботились о своем здоровьеОни подключались к аппаратам, фильтрующим их кровь, а свою пресную пищу вкушали лишь в точно отмеренных дозах. Они боялись споткнуться и переутомиться, а вместо этого занимались всякой хитроумной гимнастикой – не то что я, ленивая, толстая. Неудивительно, что они дотягивали до настоящей, глубокой старости, что они переживали своих детей, а то и внуков, и верили – вместе с ними умрет весь мир.

– Какая честь, какая высокая гостья! – не без насмешки приветствовал старуху Зейт, ибо ее и ей подобных следовало, по нашим понятиям, с радостью скорее провожать, чем встречать. Уж очень донимали нас Пращуры своей мелочной опекой, требовали и то, и это, а потом еще упрекали, что никто не посылает больше детей в их, пращуровские, школы, где обучают всякой бессмыслице. И тогда вырастут детки шибко умными, а чтоб родителям помочь – так их нет.