Планета Зеленушка

посмотрел, подумал и чуть приподнял конструкцию. Начал пляски у котла. Так как мясо было печёное решил бросить потом в уже готовую кашу.

Двадцать минут самодеятельности и по округе поплыл аромат. У меня у самого аж слюньки потекли. Глянул меж делом на ребят, малец так и не

очнулся. Меня слегка это беспокоило. Выложил в выданные дедом глиняные тарелки всю кашу, снял пустой котёл с обода и пошёл мыть его на

ручей. Помыл набрал воды и поставил на огонь. Посмотрел на деда тот стоит на меня смотрит, а в руках две тарелки с кашей, блин довёл

старый, ну я ему на русском свободным от предрассудков языке, объяснил какой он баран, что держит ребёнка голодными и сам не ест, дед

глубоко проникся к русской эмоциональной речи. Махнул ему рукой и зашёл в блиндаж будущих партизан. Подумал так раз мы на вражеской

территории, у меня на руках раненные, значит у нас боевые действия с хищниками и бандитами, поэтому мы переходим к партизанским действиям.

И задача у нас основная это маскировка. Вода закипела когда девченка с дедом наелись, а я уже заканчивал. Показал деду на мальца и на

котел, потом изобрази что солью котел и потом рукой указал на мальчика. Дед сообразил, опять полез в свою котомку достал травы и быстро

бросил её в котел. Вот шустрый, когда не надо, я хотел отлить себе на чай кружку кипятка. Ладно испробуем местный настой. Мне тоже надо я

же тоже ранен. Во вспомнил, быстро достал свой рюкзак, который смотрелся на фоне дедовский котомки, как Мерседес рядом с Копейкой, и

достал аптечку. Принялся разматывать повязку на своей левой руке. Размотал и не увидел пореза, по руке шёл шрам годичной давности не

меньше, уж я то разбираюсь в этом. Ничего себе Росомаха, подумал я. Зажил такой здоровый порез, а его хозяин и не заметил. Ну ты Зеленушка

и даёшь. Это же элексира молодости не надо, да и кремлёвская таблетка отдыхает. Делать ничего не стал, только обтёр место бывшего пореза,

точнее бывшей рваной раны не менее десяти сантиметров длинной, от вида которой я по началу чуть с дерева ни рухнул, а теперь там был

старый шрам. У меня на душе стало легче, значит и молодёж скоро оклемается. Слава богу все поели попили отвару, даже мальцу дали попить.

Хоть и без сознания проглотил немного лекарства. Собрал у постояльцев посуду, сходил помыл, затем убрал на полочки в землянке. Выражение

лиц у партизан опять было удивлённое. Я улыбнулся и добил их окончательно, вынул светодиодный фонарь, ну и продемонстрировал произведение

Тайваньской промышленности. Это был шок, нет это был ступор аборигенов. Всё замерло. было такое впечатление, что воздух загустел. Теперь

при помощи фонарика я наконец рассмотрел их лица. Нормальные лица, не европейские конечно, но тоже ничего. А девчёнка вообще миленькая.

Стал разговаривать с дедом на тарабарском. Дед завис как тополиный пух в июне . Тогда я придвинулся к девчёнке и начал расспрашивать, что

это, кто этот, ну и так далее. Девочка проговорила слова, но повторить за ней правильно я не мог. Она хихикала, над тем как я пытался,

вытягивая губы, сказать правильно её имя. Помучился затем плюнул и назвал её Маша, её брата Миша, а главного тормаза, просто дед. Назвал

себя, но она быстро переделала на свой туземный лад и стал я Вулом. Да баклажан с ней, пусть зовёт как может. Тут я решил спеть детские

песенки. Может поспит немного, но перед этим растолкал деда и показал, что нужно помочь девочке с туалетом, а то выдула целую кружку

местного чая. После водных процедур я спел, про Паровоза и Кота, Голубой вагон, Маленькой ёлочке и добил Спокойными ночами. Моя

переводчица сопела уже на Голубом вагоне. Затем вышел, позвав за собой деда. Тот пошёл вслед за мной. Повернувшись к нему я жестами стал

объяснять, что останусь дежурить всю ночь, а утром завалюсь спать. Тот кивнул и пошёл в блиндаж. А я присыпал угольки в костре землёй,

взял копьё и пошёл на пост, который облюбовал для себя в пяти метрах от выхода из нашего блиндажа в колючих кустах. Рюкзак я взял с собой,

не доверял я деду, от избытка чувств этот Хотабыч полез бы посмотреть чудо, а мне не хотелось расставаться с остатками цивилизации.

Примостясь к кусту спиной я сидел и думал про себя, про Василича, про ребят которые остались на Земле. В принципе мне терять нечего,

родных нет, на следующий год меня и так бы выперли, всё равно пришлось бы или учиться или работать. Жить в общаге, мало отличающейся от

казармы, где я прожил всё это время. Так почему бы и нет, пристроимся и здесь. Вон и попутчики образовались. Подлечим и вперёд строить

светлое будущее под зелёным светом Зеленушки. Так я грустил пол ночи, слушая шорохи и вздрагивая при резких звуках в темноте. Наверное

приходили небольшие животные пить воду. Ни рыков, ни завываний я в эту ночь не услышал. Местный божёк видно дал нам отдохнуть, после таких

то приключений, как на кануне. Пришёл ожидаемый мной рассвет. В нашем блиндаже партизаны зашевелились. Через некоторое время вылез дед. Я

показал на замотанную руку и ногу, и вопросительно поднял брови, спрашивая как самочувствие. Он не отходя от меня развязал