Планёрка

– А я недавно репортаж делал о нашем новом элитном детском садике, там меня и просветили в этом вопросе.

– Постой, – перебивает его Андрей. – Насколько я помню, песня была написана где-то в начале двадцатого века. Причём здесь зима 1812 года?

– Вот! – Лёха театрально облокачивается на стол и снисходительно покачивает головой. – Вот, что значит недоступность информации! Вот оно – невежество человеческое! Зайцы зимой все белые, а почему-то в этой песенке, да ещё под Новый год наш заяц серый? Почему? А?!

– Ну и почему? – заинтригованно, подыгрывая Лёхе, спрашивает Андрей.

– Объясняю.

Лёха устраивается на стуле удобнее, опять откидывается на его спинку и снисходительным тоном маститого профессора, читающего лекцию студентам первокурсникам, начинает свой рассказ.

– Как вы знаете, зима 1812 года выдалась очень суровой. Лютые морозы сковали всё вокруг. Голодные полчища отступающих французских солдат рыщут по лесам в поисках чего-нибудь съестного. Император Наполеон бросил их на произвол судьбы и они, голодные, всё рыщут и рыщут по всей округе. И неожиданно они видят маленького беленького зайчонка, притаившегося под ёлкой, пугливо озирающегося и растерянного. И вся свора этих голодных, озверевших французов окружают его и с криками набрасываются на это беззащитное маленькое тельце, раздирая его на части ещё живого и упиваются этой тёплой струящейся невинной кровью, обгладывая ещё дёргающиеся в смертельных конвульсиях нежные косточки.

– Господи, какой кошмар, – в ужасе бормочет Татьяна Степановна.

Андрей, еле сдерживая смех, но с очень непроницаемым выражением лица неторопливо подносит руку к своему уху, словно оно у него зачесалось, и украдкой показывает Лёхе вытянутый большой палец. Как бы говоря: «Блеск! Продолжай!».

– А они его что, со шкурой ели? – в страхе спрашивает Татьяна Степановна.

– Обглоданную шкурку этого несчастного зайчишки они засовывали себе в разные места для обогрева!

– А в какие?

– Была бы шкурка, – тяжело вздохнув, неожиданно философски замечает Соломоныч, – а куда её засунуть всегда место найдётся.

– А можно без кровавых подробностей? – задаёт вопрос Виктор Александрович.

– Конечно!

Лёха облокачивается одной рукой на стол и с воодушевлением продолжает свой рассказ.

– А под соседней ёлочкой сидел маленький братишка того несчастного зайчонка. Вся трагедия произошла на его глазах. От этого шока наш зайчонок стал сереть. С тех пор все зайцы в смоленской области зимой становятся серые. Это люди со страху седеют, а зайцы – сереют. Они генетически всё запомнили. И этого посеревшего от садистского кошмара зайца принёс домой мой дед и выходил его. Дед сам видел эту живодерню, эту трагедию. Он тогда мальцом в партизанах был и тайком следил за немцами, то есть, извините, за французами.

– А ты ничего не путаешь – настороженно спрашивает главный редактор. – Может это не твой дед был?

– Я сказал дед? – глядя на вытаращенные и красноречивые глаза Андрея, невозмутимо переспрашивает Лёха.

– Да.

– Ради Бога, извините. Я всегда волнуюсь, когда вспоминаю рассказы моего деда. Конечно, всё наблюдал мой прапрадед. Он рассказал прадеду, а прадед деду, ну а дед мне. Он в деревне под Смоленском живёт и всегда рассказывает эти жуткие истории, когда я к нему приезжаю. У нас же и поголовье лягушек с тех пор изменилось. Полная экологическая катастрофа. А комаров с тех пор сколько!..

– Поголовье чего – настороженно спрашивает Татьяна Степановна.

Лёха удивлённо смотрит на неё.

– Лягушек. Это такие маленькие хладнокровные земноводные. На зиму они впадают в спячку, зарываются в ил на берегу реки или болота и спят до весны, до тепла то есть. Вот французы, большие любители лягушек, всех этих земноводных из-подо льда доставали и безжалостно спящих пожирали. Поэтому у нас впоследствии и комаров стало очень много. Стихийное бедствие. Самая настоящая полноценная экологическая катастрофа, похлещи Чернобыля

– Понятно, – со страхом в голосе отвечает Татьяна Степановна.

Главный редактор внимательно смотрит на Лёху.

– Интересные факты. А какие-то документальные подтверждения этому существуют? Кроме твоего деда, конечно.

– А как же!

Лёха вальяжно опять закидывает ногу на ногу и снисходительно смотрит на Татьяну Степановну.

– Мой сосед по лестничной площадке доктор биологических наук, профессор, почти академик. Сейчас, правда, на пенсии, но старичок бодрый. Он свою кандидатскую диссертацию как раз по зайцам защищал. К моему деду несколько раз приезжал. Неделями жил! И он доказал, что зимой 1812 года у зайцев в Смоленской области произошли изменения на генном уровне. Я сейчас точно не помню, но толи шестая, толи седьмая хромосома у них перевернулась не в ту сторону. С тех пор они на зиму и сереют.

– Любопытно.

Главный редактор опять внимательно смотрит на Лёху.

– И этот профессор может в нашей газете об этом написать?

– Виктор Александрович, – присоединяется к разговору Андрей. – Факты малоизвестные и я бы сказал свежие и весьма интересные. Может быть, этому академику рубрику отвести в нашей газете? А мы с Лёхой поможем ему в литературном плане.