По мере того как рассказы Гальфрида Монмутского, поданные как истинная история Британских островов, распространялись, пересказывались и приукрашивались другими писателями, их начали принимать за буквальную истину. Ко времени появления на свет Эдуарда артуриана находилась на пике коммерческого успеха и вокруг воображаемой памяти легендарного короля выросла целая индустрия. Когда в 1184 году сгорело аббатство Гластонбери, Генрих II подсказал монахам мысль раструбить на весь свет, будто бы под руинами церкви они «обнаружили» могилу Артура и его королевы Гвиневры. По легенде, Артур был валлийцем, и валлийцы свято верили, что он вернется, чтобы освободить их от англичан; теперь же Артур очень удобно оказывался и англичанином, и мертвым, а братия Гластонбери поощряла туристов приезжать и осматривать скелеты, которые они якобы откопали. В XII веке легенда заняла важное место в английской аристократической культуре: в стране проводились турниры Круглого стола, где можно было заслужить приз за храбрость и честный бой. Неудивительно, что Эдуард, юноша с традиционными аристократическими вкусами, с юности был так же зачарован Артуром, как и все его товарищи, или что, женившись на Элеоноре Кастильской, он в медовый месяц повез ее осматривать могилу в Гластонбери.
Но для Эдуарда переделанный на английский лад миф о короле Артуре был больше чем просто развлечение и тема для светской беседы. Это было духовное мерило, с которым он сверял свое царствование. Подобно Генриху III, одержимому Исповедником как своим проводником, вдохновителем и спасителем, Эдуард видел мир через призму личной версии артурианы. Этот миф ему импонировал так же, как его отцу – история жизни Исповедника, потому что проблемы Артура словно в зеркальном отражении повторяли трудности, с которыми сталкивался Эдуард. Артур, грубо говоря, был королем Уэльса, и его миссией было сокрушить Англию. В 1277 году перед Эдуардом стояла обратная задача.
Летом 1277 года Эдуард собрал свою первую крупную армию. Больше 15 000 человек, снабженных лошадьми, припасами и грозным оружием, продвигались по прибрежным дорогам из Честера в Северный Уэльс. Над ними развевались разнообразные знамена и флаги – привычная сборная солянка феодального войска. Громыхая, они направлялись к Гвинеду, чтобы сокрушить и уничтожить «мятежника и нарушителя мира» Лливелина Последнего, принца Уэльса.
Национальная армия была собрана с одобрения Эдуарда, его магнатов и представителей графств, полученного на одном из парламентов, которые король созывал дважды в год – на Пасху и День святого Михаила – на протяжении всего своего царствования. 12 ноября 1176 года или где-то около того англичане объявили Лливелину войну, намеренные уничтожить этого неуживчивого принца во имя безопасности и стабильности королевства. Когда Эдуард собирался в Палестину, его отряд состоял из горстки рыцарей королевского двора. Но при поддержке баронов и рыцарей парламента он смог обрушить на Уэльс всю мощь Англии.
Уэльс был вечной проблемой Плантагенетов. Все английские короли, правившие после нормандского завоевания, в какой-то момент осознавали, что покорение или хотя бы усмирение Уэльса требует гигантских ресурсов, времени и сил. Со времени побед короля Иоанна в краткий период его британского господства власть Англии в Валлийской марке ослабла. В первой половине царствования Генриха III большого успеха добился Лливелин Великий, который фактически единолично правил Уэльсом из своей резиденции в северо-западной провинции Гвинед, пока не умер в 1240 году. Позже, в годы Баронских войн, внук Лливелина Великого, Лливелин ап Гриффид, известный также как Лливелин Последний, объединился с де Монфором, чтобы добиться для себя преимущества за счет ослабления английской короны. Договор в Монтгомери, подписанный в 1267 году, когда волнения в королевстве Генриха улеглись, закрепил за Уэльсом захваченные территории. В глазах Лливелина договор в Монтгомери был одним из важнейших в истории страны: Лливелина признали принцем Уэльса в собственном праве, он получил прямой контроль над Гвинедом и стал феодальным сюзереном чуть ли не всех прочих уэльских лордов.
Эдуарда же договор в Монтгомери раздражал по множеству причин. Ему лично пришлось поступиться своими уэльскими землями. В его глазах договор представлял собой катастрофическое ущемление прав короны – которого Эдуард в своих священных коронационных обетах поклялся не допускать.