Планзейгер. Хроника Знаменска

— Чего тебе, Егоровна? — сказал он, весь красный от натуги. — Иди домой, пиши, я за тебя писать не буду.

— Всё уже давно написано, — ответила она, попыхивая папиросой. — Знаешь же. Одной твоей подписи не хватает, а без неё, без твоей подписи, издательство рукопись не принимает.

— Бред, — вскричал он и неожиданно для себя выдернул сиденье на нужную высоту. — Издательство заключает договор не со мной, а с тобой, Егоровна. Иди им канифоль мозги со своими нетленками. Меня уволь.

— А вот не уйду, — заявила карга. — Измором возьму. Мне торопиться некуда.

И демонстративно села рядом с Черемушкиным.

— Вы кирпичик подложите, — посоветовала Лера, наблюдая за действиями долговязого. — Или два, или три. Стойка в кирпичи упрется, и кресло не сложится.

— Бестолку, — ответил долговязый. — Уже пробовал. Эта самая стойка проваливается в никуда, в неизвестность. Просто фантастика какая-то.

— Значит, нужно заменить кресло, — сказал Черемушкин, вынимая из кармана блокнот и ручку. — Так и запишем.

— Стоп, — долговязый застыл, потом медленно повернулся к нему. — Вы от администрации?

— Я заместитель Мортимера по культурной части, — важно сказал Черемушкин. — В связи с этим хотелось бы задать вам пару вопросов.

— Нет, нет, сперва я, — воскликнула карга, вытаскивая из сумки раздувшуюся от рукописей картонную папку. — Как хорошо, что я села рядом с вами, голубчик. Вы не против, что я вас так называю? Коли этот господин не желает подписывать ходатайство, подпишите лучше вы, будет весомо, грубо, зримо. Издатель будет просто обязан подчиниться. Силь ву пле, мон ами.

— Да ради Бога, — сказал польщенный Черемушкин. — Где чиркануть?

Карга ловко подсунула ему бумагу с машинописным текстом, по краям уже изрядно пожелтевшую, а под бумагу подложила свою сумищу, чтоб помягче, чтоб не изодралось.

Черемушкин размашисто расписался.

Карга чмокнула его в щечку, обцеловала бесценное ходатайство, сделала ручкой долговязому и была такова.

— Не женщина — порох, — бросил вдогонку Черемушкин.

— Вот так и плодятся бездари, — задумчиво сказал долговязый. — Тараном, нахрапом, деньгами, чем угодно, только не талантом. Разрешите представиться: секретарь отделения союза писателей этого славного города Симеон Лаптев.

— Очень приятно, — ответил Черемушкин. — А я Василий Черемушкин. Город у вас, Симеон, хороший, растущий. Как москвич, хотел бы вам доложить…

— Васька! — осекла его Лера.

— Впрочем, это неважно, — сказал Черемушкин. — Да вы сядьте, а то неудобно голову задирать. Только не в кресло, убьётесь. Кресло я вам обещаю, хотите — сейчас съездим.

Его несло по кочкам, сам себя не узнавал. Это внезапное назначение выбило из колеи напрочь.

— А вы точно зам по культуре? — видя его торопливость, спросил Лаптев. — Чем докажете?

Вот тут-то и пригодились красные удостоверения, в которых значилось, что Черемушкин и Ворошилова не какие-нибудь проходимцы, а руководящие работники культуры Знаменска. Были тут и гербовая печать, и четкая подпись Мортимера.

Изучив каждое удостоверение, Лаптев признался, что видит такой документ впервые, но коли он, такой документ, существует, то никаких сомнений больше нет, а стало быть, оно и к лучшему. В смысле, есть у кого конкретно клянчить деньги на поддержку штанов. Ведь сейчас союз писателей не то, что раньше, когда творцов баловали красной икоркой, балычком и Госпремией. Увы. Сейчас писатель брошен в помойку действительности, где, сами понимаете, не до творчества. Скажем, секретарь союза писателей (тут Лаптев поклонился), то есть не самый последний из писателей, получает в месяц две тысячи рубликов.

— О, — сказал Черемушкин, имеющий сумасшедший оклад. — На эти деньги и Трезор не проживет.

— Трезор — это кто? — уточнил Лаптев, уловив в имени подвох.

— Один знакомый, — ответила Лера. — Так едем за креслом или не едем?

— Уж не знаю, как благодарить, — сказал Лаптев.

Глава 34. За креслом

Новенький сверкающий Вольво привел Лаптева в восхищение, а объемная говорящая карта, которая подсказала ближайший мебельный магазин, вызвала легкую оторопь.

— Вы ведь раньше не в пятиэтажке сидели, — сказал Черемушкин, чтобы вывести секретаря из ступора. — У вас, у писателей, был белый такой, помнится, двухэтажный особняк. А вокруг ажурная чугунная изгородь.

— Да, да, — воскликнул Лаптев, и на губах его заиграла легкая мечтательная улыбка. — Поначалу так и было. А какие творцы там сидели, какие глыбы.

— Язвицкий, например, — подсказал Черемушкин.

— Ну, Язвицкий — мелкая сошка, — начал было Лаптев и осекся. — А вы откуда знаете про Язвицкого? Вы же не местный, вас же из Москвы прислали. А говорите так, будто всё видели собственными глазами.

— Я и видел, — ответил Черемушкин. — Олег Павлович показывал. Он ваше заведение называл Домом Трудолюбия.