Вскоре Старожил пришел в себя, поозирался с глупым видом, наткнулся взглядом на свою одежду, сказал: «Кажись, моё». Принялся, покряхтывая и попукивая, одеваться. Линб хихикнул.
— Кто здесь? — вертя большой головой, забеспокоился Старожил. — От меня не спрячешься, лучше выходи подобру-поздорову. Чтоб живо…. Постой-ка, постой-ка, кажись, кто-то идёт.
Тут и демиурги услышали треск ветвей и многочисленные приглушенные голоса.
— До свиданья, мама, — пробормотал Старожил слова из когда-то услышанной и напрочь забытой песни.
Потрусил к верной пещере, понимая, что так оно вернее, что в лесу обязательно на кого-нибудь наткнёшься. Одного только он не мог взять в толк: откуда в нём это странное беспокойство? То ли кого-то нужно догнать, то ли задать тягу самому. То ли, понимаешь, ты шапку украл, то ли у тебя украли.
Демиурги остались на месте. Вскоре мимо них, переговариваясь, прошла толпа одетых в зеленые комбинезоны людей, именно людей, не биороботов, биороботы не были приучены общаться друг с другом вслух, у них были другие средства связи. Пятеро отделились от толпы и направились прямиком к пещере, в которой недавно скрылся Старожил, прочие, шаря глазами по земле, будто что-то отыскивая, принялись огибать скалу…
С пухлой сумкой наперевес, груженной семенами, Коробченко вышла из конторы и направилась по асфальтированной дорожке в сторону плантации. Нести семена и тем более высаживать их было не её делом, это было делом разнорабочих, которых часа два уже она никак не могла разыскать. Поэтому Коробченко про себя ругалась.
Странное дело, в душе она чувствовала к этим туповатым работягам необъяснимую симпатию, а ведь они ей были никто, совершенно посторонние люди, к тому же ленивые. Хуже нет ленивых тупых подчинённых. Ба, да вот они, родимые.
Демиурги валялись на полянке, умаялись, бедняги, граблями махать.
— А ну-ка, — вскричала Коробченко, насупив брови. — Встать, смирно, ползком сюда.
Тут же, вот ведь совпало, из бокового окна конторы выглянул Дергунов и гаркнул:
— Вы, оба, немедленно ко мне…
Через пять минут розовый лимузин умчал усыпленных демиургов в лабораторию Мортимера. Туда же совсем скоро доставили распаренного и раззадоренного Старожила…
У Старожила Мортимер обнаружил фиксационную амнезию, то есть отсутствие памяти на недавние события, что вполне объяснялось его возрастом, поэтому допрос с пристрастием насчет модуля и исполнительного устройства исключался. Старожил был отпущен. С демиургами всё оказалось сложнее.
Своё пребывание в месте взрыва модуля они отрицали, про исполнительное устройство (Бак-Муар) ничего не знали.
Внешне они не изменились, зато приборы показали, что внутренние органы вполне развились и заняли объем, соответствующий человеческому, то есть функционировали по полной программе. Наипаче это касалось головного мозга, который не просто увеличился, но и обзавелся большим количеством извилин, просто непомерно большим. Особенно же Мортимера озадачило то, что у демиургов сама собой возникла и развилась лимбическая система, то самое древнее филогенетическое образование, которое присуще сапиенсу, но никак не биотелу. М-да, загадочка.
Доступ к лимбической системе был заблокирован, что исключало применение скальпеля-сканера прежних хозяев Объекта. А стало быть, невозможно было определить, в каком состоянии находится внедренная в биотело частичка демиурговской души.
«Бак-Муар, — сказал себе охочий до всяческих технических новинок Мортимер. — Некое исполнительное устройство, которое ни с того, ни с сего четко прописалось в астрале. Только что его не было, и вдруг возникло. Место земного нахождения не обозначено. Где было раньше и куда, спрашивается, подевалось? В нём всё дело, в нём, родимом».
То же, кстати, подтверждал и Планзейгер.
Мортимер применил к демиургам сильнейшее внушение, которое смогло бы разговорить любого, но нет, ничего про Бак-Муар не знали. Уж и вялые были, и еле языком шевелили, и глаза под лоб закатывали, нет, ни в какую.
Так и пришлось отпустить.
Глава 7. Там другие измерения
Мортимер с Тарнеголетом пришли в семь вечера. На входе их поджидал здоровенный, с телёнка, Трезор, который не поленился выйти из своей Vip-будки. Он не рычал, не скалил зубы, просто стоял поперёк брусчатой дорожки. Попробуй, мол, обойти.
— Ничего себе лошадь, — сказал Тарнеголет, держась за Мортимером.
Мортимер свистнул, похлопал себя по колену.
Трезор сорвался с места, подскакал, как конь, и. хлеща по бокам длинным хвостом, встал во весь рост, опершись передними лапами на плечи Мортимера. Лизнул в нос, потянулся к Тарнеголету, но тот загородился руками.
— Хороший мальчик, — сказал Мортимер, похлопав кобеля по мощной шее. — Давай, веди к дому.
— Трезор, — сказала Лера, выходя на веранду. — Марш в конуру, не пугай дорогих гостей.
Трезор виновато поплелся в свою будку, а Лера пошла к ним навстречу, приговаривая: «Кого я вижу. Такие люди и без охраны»…