Планзейгер. Хроника Знаменска

После незначительной доработки, которая скорее была благом, чем вредительством, у членов комиссии значительно прибавилось уникальных способностей, а заодно выработалось единое мнение об Объекте. Сами понимаете, весьма положительное. Ну и, естественно, расширился кругозор…

Акт комиссии был краток, и констатировал, что существующий Объект специализируется на разработках в области молекулярных и атомарных исследований, в частности разрабатывает технологии для промышленного производства, строительства, медицины, космической техники и обороны (высокоточного оружия). Имеет высшую категорию секретности, является самостоятельным филиалом Дубнинского ОИЯИ и методически подчинен академику Израэлю.

Объект обладает рядом преимуществ. Ничего не надо выдумывать, сносить и строить, всё уже готово, нет необходимости закупать дорогое импортное оборудование, всё есть, лучше импортного, рабочей силы обоего пола — скромной до безобразия, непьющей, умеющей жить почти бесплатно — с лихвой. Особенно привлекает мощная научная база, в создании которой принял непосредственное участие исполнительный директор Мортимер Олег Павлович. Обозначены все перспективные направления, но ученых не хватает, а значит, налицо свободные рабочие места…. И так далее, и тому подобное.

Члены комиссии единодушно подписали акт, открывающий Объекту определенные перспективы в развитии и финансировании, а самое главное — ставящий точку на всех кривотолках и домыслах. С этого момента умозрительный Объект становился физической реальностью.

Глава 31. Эктоплазма

Обратный путь оказался много короче. В считанные минуты розовый кадиллак домчал комиссию от Объекта до Москвы, и это никого не удивило, ибо Мортимер воплотил в жизнь поруганную учеными теорию червячных дыр. Наука, господа, наука. Недаром Олег Павлович жевал свою булку с маслом, заслужил он эту булку.

Приладив на крышу кадиллака мигалку, Саврасов развез по Москве членов комиссии. Первым делом академика с утвержденным актом — на Ленинский Проспект в новое здание Президиума РАН, прочих, кроме Семендяева и Мусатова, по домам, ибо в командировке им надлежало находиться по пятницу включительно. Мусатова Саврасов отвез к Козельскому на Большой Кисельный переулок, после Козельского учёный должен был поехать в гости к Черемушкину.

Далее неугомонный Саврасов помчался с Семендяевым в Тамбов, Мусатов же, войдя в здание Управления, нос к носу столкнулся с выходящим Козельским. Вопрос с пропуском был автоматически решен.

Несчастный Козельский, которому с утра не давал покоя ноющий под коронкой зуб и который направлялся в поликлинику на Малую Лубянку, провел Мусатова в свой кабинет, сел за стол и, вздохнув, сказал:

— Рановато управились. Или облом?

— Напротив, — Мусатов положил перед ним копию акта. — Всё прекрасно, вопрос закрыт.

— Рад за вас, — кисло сказал Козельский. — А я-то здесь при чём?

— Да-да, — Мусатов покивал. — Что ж, прошу извинить, что в прошлый раз потревожил… Вам что — и в самом деле неинтересно? Вы же в прошлый раз говорили: «Обо всех изменениях в ситуации вокруг Объекта сообщайте мне». Говорили?

— Говорил, говорил.

Тут несчастный зуб так дернул, что у Козельского слезы брызнули из глаз.

— Да что же это такое? — вскричал он. — Сколько можно терпеть?

Как на грех именно в этот момент в кабинет залетел крепко сбитый, лысоватый и нагловатый майор Заремба. Уже поддамши.

— Вон, — выслуживаясь перед Козельским и ни в чем не разобравшись, заорал он на обескураженного Мусатова. — Сам выйдешь или помочь?

Тут что-то случилось с деликатным Мусатовым, который в своей монотонной ученой жизни имел лишь одно-единственное насилие: разгонял на сумасшедшей скорости встречные пучки, и они вр-резались друг в друга. Даже таракана тапком на кухне не мог укокошить, а говорил ему тихонько: «Иди, иди отсюда, пока никто не пришел».

Он, тощенький, хлипенький, сгреб за грудки крупного Зарембу и вышвырнул в приоткрытую дверь, чуть не снеся её с петель.

Вылетев в коридор, Заремба крепко и больно впечатался в твердую стену, озверел от этого и ринулся обратно в кабинет Козельского. И наткнулся на чугунный кулак Мусатова, повергший его в нокаут.

— Ну, Сергей, Анатольевич, вы даёте, — сказал обескураженный Козельский, забыв про зуб. — Заремба у нас каратист. Что будете делать, когда он очнется?

— В самом деле, что? — Мусатов в задумчивости поскреб подбородок. — Ну, это ещё не скоро, а пока полечим-ка ваш зуб.

Он, оказывается, теперь и это умел.

Через час нагруженный пакетами Мусатов звонил в дверь Черемушкинской квартиры.

Черемушкин открыл, незлобно поругал за расточительность: холодильник и так набит под завязку.

Мусатов отнес продукты на кухню, похвалил за чистоту, ибо знал, что Василий не женат. Перекусить решили тут же, на кухне.