Планзейгер. Хроника Знаменска

О, тут у Мортимера были далеко идущие планы. И Мусатов был выбран далеко не случайно. Если бы это был карьерист, зазнайка, горлопан, то и отношение к нему у научного мира было бы настороженное, предвзятое, потому что выскочек никто не любит, а Мусатов был человек скромный, застенчивый, трудолюбивый, на трибуне заикался от волнения, путался, краснел, одно загляденье. Такого хотелось опекать и поощрять…

На следующее утро к деревне Дютьково Одинцовского района подкатили длинный розовый лимузин и три здоровенных армейских грузовика. Из лимузина вышли Черемушкин, Небирос и Мусатов, а из двух грузовиков высыпали солдаты. Третий грузовик был загружен мотками колючей проволоки…

Солдаты работали споро, и уже к обеду болото было окружено тремя рядами колючки — так просто не подойдешь. Узкий проход был оборудован стальной калиткой, запертой на могучий амбарный замок. На калитке имелась табличка с надписью: «Экспериментальный участок Российской Академии Наук. Вход воспрещён».

Местные, а их осталось с десяток, смотрели на происходящее апатично, без всякого интереса, молча. Потом, когда всё закончилось, так же молча разошлись по домам. Детей в деревне не было, детей увезли, как только завоняло.

В данном мероприятии Черемушкин присутствовал как должностное лицо. Ему было поручено работать с Мусатовым рука об руку, поручил, естественно, Мортимер, а официально озвучил директор ФСБ, вот и думайте, кто заправлял на самом деле…

В тот же день академик Израэль позвонил директору ЦЕРНа, своему другу, и предупредил, что на время оформления диссертации Мусатов берет бессрочный отпуск, то есть никоим образом не прогуливает…

Тем временем Мортимер вовсю экспериментировал с эктоплазмой. Он поместил её в прозрачную камеру из бронестекла и для удобства придал ей человеческий облик. Получился волосатый человечек без лица, который носился по камере, делал зарядку, кувыркался, но мог утробно зарычать и с разбега врезаться в стекло, то есть нрава был неспокойного, где-то даже злобного.

На удары электроплеткой эктоплазма, будем пока называть её так, реагировала ни шатко, ни валко, а вот при интенсивном воздействии гравитационных волн начинала дергаться, тоненько противно выть. От серной кислоты шарахалась в ужасе, а соляную впитывала с удовольствием.

Довольно быстро Мортимер выяснил, что в кислороде данное существо не нуждается, просидело себе в инертной среде полчаса и хоть бы хны. На жару или холод эктоплазме было начхать, в воде, которой Мортимер щедро, до краев, залил камеру, чувствовала себя спокойно, вальяжно разлеглась на дне, подложила руки под голову и закинула нога на ногу.

Как создание инфернальное, Мортимер одновременно видел прошлое, настоящее и будущее каждого предмета, каждого создания, поэтому и смог предсказать опасность «эктоплазмы» для Небироса. Только для Небироса, исключительно для Небироса, ни для кого другого. Интересно было бы разобраться в физической сути этого явления, вот Мортимер и разбирался. Спрашивается — зачем? Да затем, что не исключал возможности появления подобных «эктоплазм», нацеленных на обитателей Объекта…. Кстати, вовсе не факт, что эктоплазма родилась в недрах «болота», впрочем, он пока не забивал себе этим голову.

Пока в этом маленьком тельце не удавалось найти ни намека на антивещество, его будто и не было. Загадка раскрылась лишь после того, как Мортимер поместил волосатого гномика в портативный расщепитель — устройство довольно маломощное, но способное разъять предмет на атомы, а потом собрать его вновь. Всё тайное при этом становилось явным, но восстановление прежних качеств не гарантировалось.

Мортимер собрался нажать на кнопку, а волосатик вдруг заговорил. У него появились лицо, рот, глаза, над глазами брови. Лицо было гневное, голос задиристый.

А то как же, ведь он был не просто так, не какая-то там кукла, которую можно безнаказанно расщеплять. Корни его крылись глубоко в веках, он долго пребывал в спящем состоянии в останках могучего мудрого Змея, Пращура, Самаэля, захороненного на острове Барсакельмес, и проснулся от грубого вмешательства людей. И Небирос, который был собран по частям, обязан был носить в себе эту частичку Самаэля, этот древний ген.

— Стоп, — сказал Мортимер, после чего связался с Разумовичем, который неподвижно, как истукан, сидел в своей «Оке», ожидая Семендяева у его конторы в Тамбове.

Слово «связался» нужно понимать так, что его прозрачный двойник возник в «Оке» рядом с Разумовичем, заставив того выйти из приятного оцепенения.

— В захоронении на Барсакельмесе имелись останки Самаэля? — без вступлений спросил Мортимер.

— Не заметил, — ответил Разумович невозмутимо.

— А если подумать?

Разумович молчал пару секунд, потом сказал:

— Рядом с саркофагом были крупные кости, я их выбросил в отвал, чтоб не мешались. Может, это?

— Кто-нибудь ещё видел?

— Был град, остальные сидели в машине, — ответил Разумович. — А что?

— Самаэля придется освободить, — пробормотал Мортимер и растворился в воздухе.

— Извини, друг, — сказал он волосатику. — Не за того приняли. Тебя как звать-то?