Плащ и галстук

Тишина после моей речуги воцарилась буквально, ну… царская. Полная. Прервалась она неожиданным предсмертным стоном. Нина Валерьевна, как восстающий из своего хрустального гроба Ильич, стеная и пыхтя утвердила себя в сидячем положении, а затем, издав несколько утробно-тошнотных звуков, с натугой проговорила:

— Витя… эти две дуры… они твои речи могут воспринять только как… ну… уф… предсмертные, понимаешь? Вон Нелька уже надулась и за пистолет хватается. Успокойся, коза блондинистая! Никаких драк! А ты, Витя, слушай… уф… ты же понимаешь, в каком мире мы живем. В какой стране. Добровольно-принудительно, слышал такое? Мы не имеем права, ни морального, ни какого еще, пренебрегать возможностями. Терять потенциал развития всего государства ради комфорта отдельных его граждан. Понимаешь?

— Понимаю, — сбавил накал и я, — Понимаю, Нина Валерьевна. И даже понимаю, что затраты на неосапиантов настолько велики, что Союз сознательно не увеличивает бюджет Стакомску, жрущему как целая республика, чтобы не вызвать возмущения. А вы понимаете, что речь идёт о… рабстве? Натуральном рабстве?

Ученая молчала, сильно занятая тем, чтобы не сблевать.

— Думаешь, я не понимаю, что Юльку могут отправить в космос несмотря ни на какие гарантии, а, Изотов? — голос майора прозвучал неожиданно и хрипло, — Думаешь, я не знаю, что её будут крутить, как угодно, если я сдохну? Думаешь, вот эта мелкая *изда не понимает, что и её могут отправить туда? Такова жизни, мальчик. Наша жизнь. Мы сдохнем, но толкнем страну чуть дальше, выше. Те, кто не хотят толкать, те, кто вредят — такими занимаюсь я. И ты, я уверена, это тоже понимаешь. Даже понимаешь, что понимаем мы. Давно уже всё понял. Так зачем все это?

— Сказал бы, но я не верю вот ей, — ткнул я пальцем в Кладышеву, — Она совершенно бессовестная сучка.

— А тебе есть что сказать, *издрон ушастый? — скептически скривилась брюнетка.

— Я — Предиктор.

Шутка юмора, уважаемая публика, она в том, что на голом энтузиазме и такой же голой заднице юной китаянки далеко не уедешь с поставленной мной целью. Да, даже если Янлинь может работать воистину нечеловеческими темпами, она все равно является одним человеком. Ограниченным одним мыслительным потоком, одним творческим потенциалом, одной линией человекочасов. Этого совершенно недостаточно, но… это начало. Первый Ли. Правда, за такое обозначение меня довольно неслабо бьют.

Нужны люди, ресурсы, мощности. Разные точки зрения. Прикрытие. Подстраховка.

То есть — эти две подлые, двуличные, лицемерные, коварные, в чем-то умные, а в чем-то непроходимо тупые бабы. И «призраки», которые по счастливому стечению обстоятельств к ним прилагаются. В основном, конечно, дело касалось именно «призраков» как совершенно бесценного актива, только вот в отличие от сидящих где-то высоко партийных работников, привыкших приказывать и «делегировать», у меня было чем их убедить.

— А я «чистая», пацан, — надломленный и уж точно не подростковый голос вырвался из нежных губок Вероники, — И я хочу жить долго и счастливо. Если ты знаешь способ как…

— Ты ему поверила?! — Окалина выглядела ошеломленной, так же, как и Молоко, уже утратившая свой предсмертный вид.

— Ему незачем врать. Потому что нечего терять, — также хрипло выдавила брюнетка, продолжая заворожено пожирать меня глазами, — Это, кстати, в Москве отказываются понимать. Думают, что достаточно лишь правильно направить эмоции призрака, воспитать в нем «несокрушимый» патриотизм, как тот станет годами работать в безвоздушном пространстве за «спасибо». Провальная идея, даже в случае с Данко, который вообще проваливает все тесты. Но нас гонят, Нин, нас гонят. А потом на нас же все и свалят. И что дальше будет? В лучшем случае я смогу выскользнуть в Турцию и буду там работать шлюхой, каждый день оглядываясь себе за спину. А «призраки» в космосе сойдут с ума через год-два, но кто меня будет…

Бабах! Произошедшее было очень похоже на то, как со стола смахивают крупную муху. Приподнявшаяся блондинка влепила Кладышевой удар раскрытой ладонью в плечо, удар, снесший хрупкую девчонку и отправивший в полёт, прямо в стену! Не тратя ни секунды, взбешенная майор с силой и хрустом ткнула какую-то кнопку в столе, зажигая свет по всему своему неприлично огромному кабинету. Тело Вероники едва успело сползти по стене на пол, как Окалина уже шагала к ней, игнорируя крики подруги. Раз! И переломанное тонкое тельце подростка, не подающее признаков жизни, уже безжалостно сотрясается в руках у разъяренного неосапианта!

Дальше происходило что-то, чего видеть не стоило бы никому. Взбешенная мать не пыталась физически уничтожить далеко не сразу пришедшую в себя «чистую», но была полна желания и умения причинить той боль. И причиняла, калеча орущую от боли девчонку, мотаемую ей как куклу. Крики Нины Валерьевны, вскоре сменившиеся приступом тошноты, не отвлекли Ржу от расправы даже на волосок.