Плащаница колдуна

– Ходоки полонили и убили больше нелюдей, чем мы сгубили людей, – снова возразила Диона. – Мой народ ненавидит ходоков больше, чем оборотней и волколаков.

– И все же вы охотитесь на людей, – заметил Лагин. – А это плохо.

Щеки Дионы слегка порозовели, и Лагин поспешно сменил тему разговора.

– А мне плевать, нелюдь ты или человек, – заявил он. – Я вообще не вижу разницы.

Диона посмотрела на него удивленно, затем подняла руки с перевязанными ладонями и сказала:

– Вот она, разница. Первоход думает, что я уродка. И он прав.

– Чушь, – дернул щекой Лагин. – Подумаешь – глаза на ладонях. Я много лет занимаюсь ученым ремеслом и такого навидался, что тебе и не снилось. У вполне обычных баб и мужиков рождаются двухголовые дети. А однажды я видел мальчонку с хвостом и рожками. И что с того? Все это обыкновенные ошибки природы. Почему Господь допускает их – это, конечно, вопрос. И я не знаю на него ответа.

Из леса вышли Глеб, Хомыч и Прошка. Подошли к расчищенной прогалинке, высыпали рядом дрова.

– Ну, как? – насмешливо осведомился Глеб, быстро глянув на Диону. – Не соскучились тут без нас?

– Что ты! – возразил, блеснув стеклышками очков, Лагин. – Диона – прекрасный собеседник!

– Рад, что у вас все склеилось. Теперь самое время развести костер и пообедать.

И Глеб сам взялся за это дело.

Вскоре котелок с залитым водой брусничником закипел на углях. Глеб разлил ароматное варево по оловянным кружкам и веско произнес:

– Прошу к столу!

Прошка сидел в стороне и угрюмо смотрел на лес, устыдившись сесть вместе со всеми.

– Эй, пострел! – окликнул его Глеб. – А тебе особое приглашение нужно?

Мальчик поднялся с чурбанчика и подошел к Глебу. Тот хлопнул ладонью по расстеленной на земле рогоже:

– Садись сюда.

Прошка сел.

– Есть будешь?

– Да.

– Еще одна глотка, – проворчал Хомыч.

– Ничего, не обеднеем. Бери мясо и хлеб. Извини, но печеную картошку тебе предложить не могу. Ее завезут в Россию только через тысячу лет.

Прошка взял кусок вяленой оленины и, опасливо поглядывая на бродягу Хомыча, вгрызся в него зубами. Поспешно сжевав кусок, мальчишка ощерил рот и похвалил:

– Вкусно. Я, дядька Первоход, ягоды с усливками люблю.

– А ты ел? – усмехнулся Глеб.

– А то как же. Мы с мамкой в лес по ягоды часто хаживали. А как придем домой, мамка ягоды в тарелку насыплет, а сверху – усливками. – Прошка прикрыл глаза и улыбнулся. – Вку-усно.

Прошка ухватил еще кусок и быстро его слопал. Хомыч посмотрел на него сердитым взглядом и сказал:

– Теперь ясно, за что тебе разбойники рожу порезали. За твою прожорливость ненасытную.

Мальчишка нахмурился и сжал кулаки.

– А ты на меня не кукарекай, петух колченогий, – яростно проговорил он. – И не таким перья ощипывал!

– Что-о? – Старик даже приподнял зад с бревна от возмущения. – Ах ты, недокормыш…

Глеб положил Хомычу руку на плечо:

– Охолони, старик, не обижай мальца. Видишь – он гордый.

Хомыч снова нехотя уселся на бревно. А Глеб запустил руку в сумку, вынул кусочек зачерствелого подового пирога с лапшой и протянул мальчишке:

– На, поешь.

Прошка уставился на пирог, не поверил своему счастью.

– Мне, что ль?

– Тебе, тебе, – кивнул Глеб.

Прошка взял пирог, недоверчиво на него посмотрел, затем быстро сунул в рот и торопливо замолотил зубами.

– Вкусно! – похвалил он. – Будто у мамки.

– А что, мамка часто пироги пекла? – осведомился Лагин.

– А то как же. Все пекла. И левашники, и перепечи, и пироги. Я с горохом любил. И еще – с солеными грибами.

– А батька твой где? – спросил Лагин.

– Помер. Оглоблей зашибло.

– Батька-то, вижу, добрый у тебя был, – проворчал Хомыч. – Не вгонял тебе ума в задние ворота.

– Да уж подобрей тебя, козлобородый, – огрызнулся Прошка.

– Ну, хватит препираться, – осадил их Глеб. Он посмотрел, как мальчишка ест, и вздохнул: – Ума не приложу, что с тобой делать.

– А ты, дядя Первоход, возьми меня с собой, – попросил мальчишка. – Я много не съем. А то могу сам еду добывать. Я коренья съедобные знаю, разбираюсь в грибах и ягодах. Могу сам кормиться.

Глеб вздохнул.

– Знаешь ли, о чем просишь, дурья башка? Мы идем в Гиблое место. И поселений по пути уже никаких не будет. Сделаем так… Сооружу-ка я тебе утром плот, дам с собой еды и пару золотых солидов – и пущу вниз по ручью. К вечеру доплывешь до Черновецких вешек. А там до людей рукой подать.

Прошка нахмурился.

– А что, ежели я с плота в воду свалюсь? У меня, дяденька, в руках силы мало, да и плавать я толком не умею. Тебе, дяденька, конечно, все одно, коли сирота сгинет…

– Только не блажи, – поморщился Глеб.

Прошка послушно замолчал. Глеб похмурился, вздохнул.

– Черт… Откуда ты только свалился на мою голову.

– Их схрона разбойничьего, – с готовностью ответил Прошка.

– Знаю, что из схрона.

Прошка сложил брови «домиком» и тонко проговорил:

– Дядя Первоход, я вам не буду обузой. В руках у меня силы мало, но ноги ходкие. Могу двадцать верст без передыху пройти. И темных злыдней я не боюсь.

– Не боишься?

Прошка покачал головой:

– Неа. Я против них слова заветные знаю. Меня бабка Селеница научила. Скажешь заветные слова оборотню в рожу, он враз сгорит.

– Да ну?