Пластик

В этом розовом свечении механические создания, одновременно и напоминающие, и не напоминающие железных долдонов из автозака, покрывали жидким пластиком голый каркас фонаря. Я увидел подобия человеческих фигур, обмотанные проволокой, конвейер с частями пластмассовых тел, странные конструкции из манекенов и металлических фрагментов, роботов, которые выглядели гротескными карикатурами на манекены — я снял всё это, но не понял.

Был ли это салон красоты? Родильный дом? Камера пыток? Храм?

Девушка-фонарик отвернулась и пошла прочь, а я — за ней. Мы миновали переулок, где в ряд стояли девицы-фонари, сияющие ярким розовым светом, накрытые какими-то сквозящими светлыми полотнищами с ног до головы. В этой выставке розовых див мне померещилось что-то напоминающее проституток на плешке — но я запросто мог и ошибиться. Впрочем, девушке-фонарику они очень не нравились, она ускорила шаги.

Городу не было конца, я устал идти — и у меня в голове кружилась карусель электрических огней и нечеловеческих лиц. Зато ночь потихоньку пошла на убыль. Небо начинало сереть, наступал бесцветный осенний рассвет, холоднее, чем вечер, сырой и ветреный. Я шёл за девушкой-фонариком в каком-то странном трансе, почти в полусне. Пытался что-то снимать, скорее, по инерции — меня разбудил писк разряженного аккумулятора.

Девушка-фонарик остановилась и протянула руку. Наверное, надо было дать ей камеру. Быть может, её электрическое тело нашло бы способ зарядить, оживить мои вторые глаза. Но я побоялся: мне показалось, что в руках у фонарика камеру закоротит, она сгорит — а вместе с ней и мой драгоценный фильм.

Я мотнул головой. Девушка тихонько укоризненно зажужжала. Я пробормотал «извини» — и вдруг сообразил, что мы с ней уже не в городе, а посреди промзоны. Мы стояли у подножия странной ажурной конструкции, напоминающей громадную лестницу, поднимающуюся очень плавно и медленно — а вокруг сгущался предутренний серый туман.

— Туда? — спросил я, почти не удивляясь.

Девушка-фонарик кивнула, подобрала зашелестевшую юбку и начала неторопливо подниматься. Я пошёл за ней.

Сначала мне казалось, что лестница идёт почти параллельно земле — но через некоторое время начал ощущаться подъём. Мы шли выше и выше, гроздья и гирлянды проводов с красными глазками камер оказались почти наравне с нами, потом — под нами, и в конце концов мы оказались в тумане, как в облаках. Промзона со всеми её мрачными чудесами лежала под нами, далеко внизу. Я услышал, как по ней прогрохотал утренний поезд: стонущий гул медленно нарастал — и так же медленно и постепенно удалился.

А я вдруг испугался высоты, да настолько, что задрожали колени. Резко и внезапно осознал, что под лестницей, у которой даже не было перил — метров минимум сто пустого пространства. Мне самым малодушным образом захотелось схватить девушку за руку. Наверное, у меня дыхание сбилось, потому что она обернулась.

Как в тумане произошла эта перемена, я не понял. Потому что девушка была живая. Из плоти. И потому что это была та самая девушка.

Офелия.

— Что за чертовщина! — вырвалось у меня, и в этот миг моя нога соскользнула с влажной ступеньки.

Этот миг — падения — был дико страшен, но очень краток, как те падения во сне, когда вздрогнешь и очнёшься. Никакой лестницы не было и в помине. Мы с девушкой стояли на автобусном кольце у входа в промзону. Уже наступало утро, было сыро и серо — и меня начало знобить.

Даже не знаю, от чего больше: от бессонной ночи, от утреннего холода или от бесплодности попыток вырваться из замкнутого круга.

— Я ещё не фонарь? — спросил я, чувствуя что-то близкое к отчаянию.

— Увы, нет, — сказала девушка.

— Ого. А почему — увы? — я почти обиделся.

— Чтобы быть фонарём, надо хоть немного светить, — сказала девушка грустно. — Хоть что-то освещать.

— Так я и собираюсь! — запротестовал я возмущённо, будто это было страшно важно: быть признанным фонарём. — Зачем, ты думаешь, я это всё снимал?

— Для хайпа, — хмыкнула девушка. — Ты же не понял… почти ничего.

— Ничего подобного! — сказал я с досадой. — Я… может, я и не понял, но я… я почувствовал… и я хочу дать почувствовать другим! Разве это не то же самое, что свет?

— Не знаю, — сказала девушка. — Пока непонятно. Поглядим. Мне пора.

— Но почему? — закричал я. — А просмотреть? Я думал, мы вместе…

Она даже слегка улыбнулась. Но покачала головой — и мне померещился слабый свет от её кожи.

— Я посмотрю, когда будет готово, — сказала она. — А пока мне надо возвращаться.

А у меня появилось ощущение, что в жизни едва-едва что-то забрезжило, какая-то тень… понимания, удачи, настоящего творчества… И эта девушка, фонарик — это важно, её надо как-то удержать, хотя бы потому, что без неё я не смогу разобраться.

Я поймал её руку, повернул к себе, обнял — и хотел что-то сказать, объяснить… Но в этот момент насмешливый чужой голос сказал под самым моим ухом:

— Вот же молодежь пошла! Надо ухитриться так накидаться с утра. Ты наркоман, что ли?