Читаем Пластилиновые гномики, или Поездка в Мексику полностью

Виндалл на это ответил: зачем такие сложности – съезди с человеком отдохнуть в Мексику и стреляй без предисловий сразу, как останетесь одни. Потом приезжаешь назад и заявляешь, что друг пропал, пока ты ходил в туалет или покинул его, зайдя в бар освежиться стаканчиком чего-нибудь. Проверять никто не будет. Все здесь в Техасе так и делают, когда возникает необходимость кого-нибудь убить. Я хотел было спросить у Виндалла, скольких друзей он уже отвез в Мексику, но тут наш босс Дэвид посмотрел на часы и встал, и все тоже поднялись как по команде и пошли к выходу. А мне так хотелось еще порасспросить Виндалла про Мексику. Я так хочу свозить туда Ленку!

Какой организованный народ эти американы! У нас вот фиг-два так быстро кончат базарить и оторвутся от халявы! Впрочем, я уже начинаю привыкать, что они совсем другие, чем мы, и ничему не удивляться, а наоборот, учиться у них и стараться думать как они. Думать, может быть и смогу, а вот чувствовать, как они – навряд ли. Для этого надо тут родиться и вырасти. Ну ладно, сегодня дневник. Рассказа не получилось. Надо идти жрачку готовить, а то опять придется бутерброды жевать. Ненавижу! Сейчас бы тещиного борща навернуть бы! Он у нее классно получается. Ладно, придурок! Сперва от тещиных порядков в Америку сбежал, а теперь по борщу скучаешь? Жри теперь свою пиццу с грибами и молчи в две дырки или сколько их там в голове.

15.04.98

Сегодня поговорил с Ленкой по телефону. То ли рано было еще в Москве, то ли не знаю чего, но Ленка была какя-то вялая и раговаривала медленно, а минуты летели быстро. И говорили мы о какой-то ничего не значащей ерунде, о том, что Ленкина сестра поставила новый спектакль, а у Офелии отрос необыкновенно пушистый и длинный воротник-жабо, прямо как у Шекспира. Но никакого намека на любовь и тоску в Ленкином голосе не чувствовалось. Такой себе вялый голосок, чуть заторможенный. Может это я от него уже несколько подотвык. Ведь американы говорят, как из пулемета строчат, и я уже постепенно привыкаю к их скорости.

Точно-точно, я ведь и родителям когда последний раз звонил, мне все казалось, что они как-то медленно говорят. Но Ленкин голос очень сильно отличается от ее писем. Письма нежные и романтические, и по письмам, так она без меня жить не может. Ну так если не может – так какого черта не приезжает?! Нормальная самостоятельная женщина давно бы уже решила вопрос с матерью, нашла на кого ее оставить и примчалась к мужу. А кстати, кого бы она нашла? Сестра старшая в Питере режиссерствует, и ей ни до кого и ни до чего, она домой только ночевать прибегает, и то не всегда. Больше родственников нет, и как вывернуться, не шибко понятно. Но вообще, почему это я должен думать, как Ленке вывернуться, в конце то концов? Пусть сама думает, взрослая девочка, должна придумать что-нибудь.

А если не придумает, так я ее подожду-подожду, а потом и ждать не стану, не ждать же ее всю жизнь! Пошлю ее к черту и женюсь на американке, тогда, кстати, и вопрос с грин-картой отпадет в принципе. Правда, американки мне не нравятся, они все какие-то страшные, или очень толстые или худые и сухопарые, кожа у них грубая, штукатурки на лицах побольше, чем у воронежских девчат на танцах, а многие вдобавок носят огромные накладные ногти и прочую искусственную дрянь. Говорят они громко, резко и быстро и когда знакомятся, то здороваются за руку, как мужики.

Все же непонятно, чего я хочу? Ленка говорит слишко вяло, американки – наоборот, слишком резко. Сам наверное не знаю, чего хочу. Но ведь чего-то хочу, это точно! Одному мне с каждым днем тошнее и все тошнее. С другой стороны, в Москве бывало время, когда мне тоже чего-то сильно хотелось, несмотря на то, что я жил с Ленкой и всегда спал с ней в одной постели. Наоборот, меня даже это сильно раздражало. Вроде как, живу с женщиной, место занято, а я одинок и несчастен, как Робинзон на острове, до того как нашел Пятницу. Интересно, а занимался Робинзон с Пятницой любовью, или они там обезьянок трахали?

Как-то так вышло, что Ленка со своим дурацким лечением от бесплодия чего-то такого наглоталась, что у нее неожиданно поломались и испортились все женские органы, и она наотрез отказалась заниматься со мной любовью, говоря что ей это больно и неприятно. Когда я настаивал, Ленка вырывалась и начинала рыдать, что у нее трагедия, что она больше не чувствует себя женщиной, и поэтому ей не до меня. Удивительное дело! Я неплохо знаю женщин, и мне доподлинно известно, что многим женщинам удается доставить приятное мужчине, не используя женских органов вовсе, а используя «вторичные половые органы» – рот, попку, грудь, руки и все такое. И при этом они сами тоже что-то такое испытывают, и им бывает от этого почти так же хорошо, как от нормального процесса любви.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза