Пластмассовый космонавт

С террасы открывался чудесный вид на неспешно несущую свои воды реку, которая делала крутой поворот у песчаного обрыва с вековыми соснами. Совсем как на знаменитых пейзажах Поленова. До Оки отсюда было километра полтора, но запах речной свежести чувствовался очень отчётливо.

Появившаяся на террасе женщина – родственница или просто соседка по даче – принялась радостно хлопотать, собирая угощение к чаю. Вскоре вернулся и хозяин, неся в брезентовых рукавицах вёдерный самовар. Старинный купеческий самовар дымился и сипло пыхтел, словно паровоз.

Накрыв стол и пожелав им приятного разговора, помощница хозяина оставила мужчин наедине.

– Вы не подумайте, я тут не только этими столярными пустяками балуюсь, – будто оправдываясь, заверил Ненашев, и стал показывать гостю чертежи из принесённой с собой толстой кожаной папки.

С хохолком наспех прибранных волос и горящим восторженным взглядом истинного жреца науки он увлечённо рассказывал о своих инженерных задумках.

Затем разговор плавно перешёл на общее состояние дел в космической науке и технике. Говорить об этой спокойно, без душевной боли, пострадавший за правду учёный не мог:

– Наши проблемы начались задолго до недавних неудач с автоматическими лунными разведчиками серии «Зонд», и нынешних взрывов ракетоносителей «Союз». Ещё в 1961 году. В тот год в космос полетел Юрий Гагарин. Этот полёт стал высшим, но в определённой степени последним великим достижением советской науки. После него стали появляться первые признаки предстоящего упадка почти во всех отраслях, в том числе и в космической. Потом умер Королёв… Меня иногда спрашивают, если бы был жив Сергей Павлович, смог бы он, с его авторитетом, противостоять процессам развала отрасли. Не знаю…вероятно. Но даже ему, с его поддержкой на уровне ЦК, стало бы невероятно трудно работать.

– Поэтому-то я приехал, – сказал Павел.

Ненашев что-то записал в блокнот, хитро улыбаясь:

– Шифрую кое-какие мысли, чтобы «кураторы» не догадались, о чём я думаю и разговариваю.

Павел заговорил о том, что привело его сюда:

– Проблемы с «Союзами» грозят тем, что под нож могут пустить королёвский лунный носитель H1, и он разделит печальную судьбу другого гениального проекта – супербомбардировщика, стратегического ракетоносца Т4. Так получилось, что я принимал участие в испытании мясищевской «сотки» и могу подтвердить: самолёт был гениальный. Американцы назвали его «убийцей авианосцев» и были близки к панике, ибо массовое появление таких машин в спорных районах мирового океана могло изменить весь паритет сил. Но оба прототипа реактивного бомбардировщика-ракетоносца под каким-то идиотским предлогом отправили на слом, а программу закрыли. Теперь та же участь может постичь наследие Королёва.

– А вы боец! Удивительно, но именно таким я вас себе и представлял, – хозяин дома одобрительно смотрел на гостя, по-детски хлопая пушистыми ресницами. – Но чего вы ждёте именно от меня?

Павел стал объяснять:

– Вы активно работали с Королёвым, в том числе над пилотируемым лунным проектом. Поэтому я тут.

Галилей Ненашев задумчиво молчал и слушал, и Беркут продолжил:

– У приемника Королёва, нового генерального конструктора Михаила Бурова пока нет такого авторитета, чтобы противостоять объединившейся против него «старой гвардии» во главе с Чаломеевым и Глушаковым. А ваш авторитет среди специалистов всё ещё очень высок. Люди знают истинную цену позорному клейму, которое вам пытаются приклеить. Поэтому, если возникнет серьёзное обсуждение на высшем уровне вопроса: «чей проект закрыть, а на каком полностью сосредоточить все ресурсы и усилия», то ваше слово, пусть даже неофициальное, будет иметь вес на уровне экспертного заключения.

– То, что вы говорите, мне безусловно отрадно слышать. И всё же пока я ещё не готов ввязываться в решительную схватку, – развёл руками Ненашев. – Ещё рано…Корни нынешних проблем находятся гораздо глубже, чем вы можете видеть. Я же это давно понял, но вначале держал свои мысли при себе. Я видел, как много неправильных решений принимается в угоду сиюминутным карьерным интересам и в ущерб делу. Как много небрежностей допускается при подготовке новых проектов. Но до поры всё как-то обходилось. Это была лишь внутренняя тревога, но потом стали случаться аварии. Их становилось всё больше. И недавние взрывы «Союзов», и крушение нашей автоматической межпланетной станции АМС «Луна-8», которая разбилась о поверхность Луны при попытке совершить посадку, явно не закроют печальный список аварий и катастроф…

Наконец, наступил момент, когда дальше молчать было бы безнравственно и даже преступно. Хотя и поётся у Галича «Промолчи – попадёшь в первачи», но я больше молчать не мог. И стал везде высказывать свои опасения. Один раз даже на заседании Политбюро рассказал о бардаке в нашей науке и на производстве. Мои выступления многих стали раздражать. На меня многие обозлились. Даже некоторые мои ученики и коллеги упрекали меня в непатриотизме, слишком болезненным для многих оказался ожог, неутешительными выводы, к которым я пришёл.