«Неужели его забрали черкесы?! В рабство продадут или обменяют», – Рева пребывал в догадках. Проходя мимо бывшей казармы-землянки, он прислушался – ему почудился стон. Димитрий машинально потянулся к шашке. Стон стал громче и отчетливее.
– Гнат, Стэпан, ходь сюды! – крикнул Рева Раку и Рябокобыле. – Гляньте, шо там.
Казаки подошли ближе. Через развал бревен они увидели окровавленное тело Гамаюна. Одно из бревен лежало на его ногах. Лицо было в кровяной корке, черкеска разорвана справа на груди. Оттуда сочилась тонкая струйка крови.
– Димитрий, ходь сюды! Гамаюн раненый, – выпалил Гнат Рак. Степан Рябокобыла уже освобождал Гамаюна из завала.
Рева опустился на колено и, приподняв голову Гамаюна, снял с него папаху. Волосы на голове слиплись от крови. Кровь, залив лицо казака, спеклась в одну корку. Рева попытался ее убрать, но получалось плохо.
– Гамаюн, братец, – крикнул Рева. Но подхорунжий лишь стонал.
– Отвоевался казак.
– Вин на ладан дыхае, – сказал, тяжело вздохнув, Степан Рябокобыла. – Не с нами уже. Отходит.
– Языком меньше балтай! – зло одернул его Димитрий. – Бог нэ биз мылости, казак нэ биз щастя! Лучше покумекаем, станишные, как Гамаюна быстрее в станицу отправить. Бабка Аксинья выходит. И не таких вытаскивала!
Положение усугублялось тем, что Гамаюн потерял много крови. Счет шел если и не на минуты, то на часы.
– Эх, арбу бы сейчас. До Мартанской быстрехонько бы догнали, – вставил свое слово Иванко Пята.
– Проще крылья вырастить, – хмыкнул Рябокобыла.
– Ага. Кэпкуэш, чи ни? Була сыла, як маты на руках носыла. Где визьмеш ту арбу?! – резко оборвал Пяту младший урядник.
– Погодь, Дмитро, хлопець дело кажэ, – встрял в разговор Гнат Рак. – Тильки покумекать трэ…
– Тихо! – одернул его Рева, поднеся руку к губам. – Чуете?!
Казаки застыли на месте, вслушиваясь в каждый шорох.
Снизу, с дороги у подножия склона, где Рева оставил вторую половину отряда, доносились знакомые звуки. Как будто река перекатывала мелкие камни или кто-то ударял по камням деревянной чакалкой. До слуха донеслись слова одной из народных песен, которую черкесы обычно поют в дороге. Какой-то джегуако негромко пел, прерывая временами песню игрой на камыле.
– Вот и арба! Бог послал! – с радостными нотками в голосе сказал Рева.
– С нами Бог, – закрестились знамению молодые казаки.
– Стэпан, будь ласка, визьми двух хлопцев и гэть до низу. Арба эта нужна как воздух!
Рябокобыла не заставил себя ждать. Взяв двух молодых казаков, он змейкой, переступая мелкими шажками, сбежал вниз, к подножию. Несмотря на свой недюжинный рост, Степан довольно ловко и быстро спустился по склону. Молодые казаки, семенящей походкой следовавшие за ним, еле поспевали, чтобы не отстать.
Рева оставил у бывшей крепостицы Гната Рака и еще троих молодых казаков, а сам с остальными станичниками спустился вслед за Степаном Рябокобылой.
Тот уже держал под узцы двух запряженных в арбу коней местной адыгской породы. Кони пытались встать на дыбы, чтобы освободиться от незнакомца, но Степан держал их крепко, не давая возможности двигаться. Его руки, словно лещотки металл, держали фыркающую от недовольства двойку шоолохов. Чувствуя силу, державшую их в узде, кони присмирели и успокоились. Чего нельзя было сказать о тех, кто сидел в арбе. Это были два средних лет мужчины и мальчик-подросток. Рева не ошибся, услышав слова песни. Мальчик держал в дрожащих от волнения руках камыль. Его спутники, подняв руки кверху, тем самым показывая, что оружия у них нет, также были напряжены.
Рева подошел к арбе и, приложив правую руку к сердцу по горскому обычаю, поздоровался – «Сау бул!» – и показал знаком, что зла никто горцам не желает. Те немного успокоились и опустили медленно руки. Было понятно, что сидевшие в арбе по-русски не говорят. Среди казаков также не было тех, кто мог балакать по-черкесски.