Пластуны. Золото плавней

Димитрий неслышно подошел к обжитой на время залоге и вполголоса спросил, все ли спокойно. Получив от казаков утвердительный ответ, он направился ко второму секрету, где дозор несли Степан Рябокобыла и Иванко Пята.

Димитрий Рева намеренно отправил с бывалыми казаками двух молодых, не нюхавших еще пороху, но сумевших проявить себя на тренировочных сборах Пяту и Журбу. «Старики» в подобных походах учили молодых не только тактике ведения боя, но и вовремя осаживали прыть и буйный нрав парубков. «Без старыны нэма новыны», – подначивали опытные вояки молодых казаков. Последние порой лезли попэрэд батьки в пэкло, чем могли навредить не только себе, но и общему делу.

«Кажи гоп, як пэрэстрыбнэш!» – любил повторять сам Димитрий, уча молодежь. Казачья удаль не знала границ, и чтобы не метались хлопцы излишне из огня да в полымя, старшие всегда могли надавать тумаков.

Второй секрет был выставлен Ревой чуть дальше от излучины реки, метрах в трехстах, среди валунов. Здесь было намного суше, чем у реки. Туман, хоть и не был таким густым, но все же прозрачными белыми пятнами висел в воздухе.

Димитрий шел, ступая по камням тихо, вслушиваясь в тишину. Чтобы как-то развеять тяжелые мысли, нахлынувшие от недавних сновидений, он напевал про себя: «Туман яром, туман долыною…». Эту знакомую ему с детства старинную казачью песню он напевал всегда, когда душа обливалась грустью. Димитрий гнал от себя воспоминания прошедшего сна, но они все лезли и лезли в голову. Хотелось крикнуть во все горло, чтобы снять напряжение. Не допев первый куплет, Димитрий поднял обе руки вверх и резко опустил их, как будто разрубил узел, связанный из картин прошлого. Стало легче. Рева не заметил, как подошел ко второму секрету. Он негромко ухнул сычом. Из-за ближайшего валуна показались две лохматые тени. Степан с Иванко подали знак – все спокойно. Димитрий подошел ближе.

– Шо скажите? – спросил он, больше для порядку. Он и сам определил по настроению станичников, что ночь прошла тихо.

– Все тихо, – ответил Степан. – Вид тильки йисты хотым, аж пузо до спыны прылыпло.

– Хоть кружку айрана бы, – протянул и молодой казак Пята.

– Да с зеленью поструганной, – тут же отозвался Рябокобыла, подхватывая мысль.

– Не журытэсь. Басурмана побьем та и погуляемо. Сам знаешь, Стэпан, на полно брюхо який бой! – ответил Димитрий.

– Да знаю, – протянул казак. – Да разве айран еда? Сам как, урядник? – спросил Рябокобыла. – Что-то смурной ты.

– Думы, братец, думы, – с грустью в голосе ответил Рева и тут же добавил, как бы шутя: – Моя хата з краю. Я станыцю збэрэгаю.

Младший урядник Дмитро Рева часто повторял свою любимую поговорку. Действительно, его дом стоял на окраине станицы. Еще батько его хату ту строил. Димитрий мальцом саман месил, отцу помогал его на солнце сушить. Слеги на каркас помогал класть. Стреху чаканом покрывали тоже вместе. Когда застреху крепили, не удержался Димитрий и рухнул вниз. Хорошо, не на плетень. Да и в палисаде земля мягкая была, перекопанная. Отделался испугом да пальцем сломанным на правой руке. Батька тогда за малого Димитрия слякался. Осмотрел руку, успокоился: «До свайбы зажывэ. Тэрпы, казак, атаманом будэш». После в церкву станичную пошел. Свечку святому Димитрию Солунскому поставил, за то, что сына уберег, и молебен за здравие сына отцу Иосифу заказал.

Шабэрка бабка Аксинья – станичная знахарка – палец-то малому Димитрию и вправляла и лечила. Слегка кривым остался палец и полностью не прямился. Поначалу мешало Димитрию, когда учился шашкой рубить да с рушницы палить, но потом привык. Даже пользу извлек от этого. Стрелять сподручнее ему было с пальцем согнутым.

– Сымай секрет, хлопцы. Скоро свитло встанэ. Дальше пидэмо, – сказал Димитрий Рябокобыле и Пяте. Те перемахнули через невысокие камни и, пристроившись сзади Димитрия, пошли след в след за ним.

Сказал свою поговорку, да и пожалел потом. Снова думы стали одолевать Реву. Дом вспомнил, батьку, без времени почившего. Мамка-то пред Господом преставилась, когда Димитрию пяток годков от роду было. Бабка Аксинья и шептала, и травами-настоями поила, но прибрал Господь рабу божию Марию. Ожинившись, назвал Димитрий доченьку в честь матери, Марусей. «Эх, снова все к одному сводится. Куда нэ кынь, скрызь клын, – подумал про себя Рева и, отгоняя навязчивые мысли, вновь махнул руками, рассекая воздух. – Званье казачье, а жыття собачье».

Вот и излучина реки. Младший урядник Димитрий Рева подозвал к себе казака Пяту Иванка. Распорядился подымать хлопцев и строиться.

– Пока сонце зийдэ, роса очи выйисть! – с задором в голосе сказал Димитрий. Кручина для казака в походе – злейший враг. Дух – он на то и дан, чтобы его в бодрости держать. Рева, подойдя к реке, снял папаху и сунул голову в бурный, обжигающий холодом, поток.

– Бог баче, та нам нэ кажэ, – сказал он, вновь надевая папаху. Холодные струйки воды стекали по бороде и усам, капали за отворот бешмета. Силой и бодростью вновь наливалось тело, превращаясь в несгибаемую сталь.