Пластырь для души

Я лежала в канаве, парализованная от страха. Немцы были в десяти метрах от меня. Вся моя смелость и решимость оказались не способны сопротивляться страху. Страху за себя и свою жизнь. Холодный пот стекал по моей спине. Я не могла пошевелится. Из своего укрытия я видела, как маму пинками загоняют в церковь. Все мои братья и сестра рядом с ней. Она сопротивляется. Загораживает собой детей, но силы были неравны. Мне больно смотреть, но я не могу отвести взгляда. Там же мои соседи, все те люди, кого я знаю всю жизнь. Последними в церковь заходят старики. Мои бабуля с дедом, поддерживая друг друга, мелкими шагами семенят к своей смерти. Я вижу, как перед последним шагом они крестятся на пороге, так принято, и сейчас не повод отступать от веры. Потом пинок, и они падают. А дверь с грохотом закрывается, и ее начинают заколачивать досками сверху.

Если я сейчас закрою глаза, то вспомню каждую мелочь того дня. Запах травы и гари. Накрапывающий дождик и серые стальные тучи, на которые я потом смотрела до самой ночи. Но я не могу вспомнить лицо мамы, я помню только ее крик.

Последней подожгли церковь, двери и окна которой заколотили.

Немцы погрузили все, что смогли, в кузов грузовика. Двух коров привязали к телеге. И уехали так же быстро, как и появились. Но на момент их ухода церковь пылала уже два часа. Деревянная церковь сгорела очень быстро.

В тот день всю мою семью убили немцы. Ночью, лежа в мокрой канаве и глядя, как догорают остатки моей деревни, я поклялась убить Гитлера.

23.12.1949

Сегодня была операция. Я помогала молодому доктору. Один из наших отморозил ступню, когда пьяным заснул у барака. Через неделю началась гангрена. Доктор отрезал черную до колена ногу. Морфия очень мало, его дают только при полостных операциях. Беднягу привязали к столу, дали стакан спирта. Моя задача подавать инструменты и выполнять указания врача. Когда все прошло, я убирала операционную, пришел доктор и сказал, что я молодец. Круглые очки скрывают такие беззащитные глаза.

Та женщина, как же ее звали? Надя? Или Нина? Говорила, что, если я не выговорю и не проживу свою боль, – я умру. Она неправа, семь лет прошло, я все еще живая. А она мертва, и он тоже. Все мертвы, только я все живу.