Пластырь для души

Мы вышли на улицу. Все та же тишина, но не так темно. Рассвет. Я пытаюсь вспомнить, где мой фонарь. В сарае полный кавардак. Доски, банки, лопаты с граблями и еще какой-то хлам вперемешку валяется на полу. Как после урагана. Я поднимаю с пола фонарь и надеваю себе на голову. Включаю его и спускаюсь в яму.

– Ничего себе ты тут поработала, – говорит Валера, едва переступив порог сарая. – Как тебе вообще в голову пришло взять топор и рубить дно?

– Тогда мне это показалось хорошей идеей. Других вариантов у меня не было, а я точно знала, что там что-то есть. Я чувствовала. Меня не отпускает эта история. Я верю, что она еще не закончилась. И мне судьбой в этой истории отведена какая-то роль. Я просто пока еще не поняла, какая именно.

– Ты странная.

– Не спорю, вполне может быть, но посмотри, – отвечаю я Валере и протягиваю ему винтовку. Так, чтобы он увидел гравировку на стволе.

– Снайперу Е. И. Щегловой, уничтожившей 175 фашистских захватчиков, от Военного Совета Ленинградского фронта, – читает он вслух. – Ничего себе. Я и представить не мог, что у дневника такие аргументы.

– Я хочу узнать ее историю. Смотри, тут еще ее ордена и медали, – говорю я решительным голосом и протягиваю Валере увесистый мешочек. – Есть имя и медали, ты сможешь узнать, кому они принадлежали и что с ней стало? Мы должны узнать все и очистить ее имя, если потребуется. Наша страна должна знать каждого своего героя. Это важно для следующих поколений.

Валера берет холщовый мешок и разворачивает его. Потом какое-то время рассматривает содержимое и совершенно другим голосом говорит:

– Ничего себе! Да эта винтовка и медали стоят целое состояние на черном рынке. Кто-то их хранил и не продавал. В одном ты права – такую память нужно передавать своим детям и внукам. А они должны жить и знать, что их бабка Герой Советского Союза. Что бы тогда ни произошло, это было давно. В то время попасть в лагерь было проще простого. Но потом, в середине пятидесятых, многих реабилитировали. Сейчас архивы все оцифрованы, там точно есть списки всех награжденных снайперов. А еще по орденам и медалям можно поискать. Если у нее остались родственники, им следует передать эти вещи. Не уверен, что можно найти ее сына, но попробовать стоит обязательно. Я найду телефон дочки Бабани, вдруг Бабаня жива и прольет свет на эту историю?

Мы еще какое-то время стоим в сарае, а потом забираем реликвии и идем в дом.

– Я завтра позвоню одному человеку, и он найдет все, что есть про Щеглову Е. И. Точнее, уже сегодня. Уже пять утра, – говорит Валера, когда мы возвращаемся домой. – Мне скоро на работу. Пошли спать.

Как только моя голова коснулась подушки, я заснула мгновенно. И в первый раз за последние три дня без снов, бреда и кошмаров.

А проснулась я от настойчивого жужжания телефона где-то на полу. К тому моменту как я его нашла, он уже перестал звонить. Это была Машка. А еще пропущенные звонки от мамы и Олега. Я написала всем звонившим, что со мной все хорошо и я скоро буду на работе. Девять утра показывали часы на телефоне. Я чувствовала себя полной сил и пошла умываться. Пора возвращаться к нормальной жизни и идти работать. Как там мой сад?

ГЛАВА 10

Дни, наполненные томительным ожиданием, потянулись один за другим. После моей находки Валера дал мне телефон. «Светлана Павловна» было написано на клочке бумаги – так звали дочку Бабани. Я позвонила ей, но никто не взял трубку. А потом пришла смс: «Я в Анапе. Вернусь в начале августа». Это стало полной неожиданностью для меня. Сейчас только начало июля. Тысяча вопросов крутились в моей голове, но они точно не для переписки по смс. Оставалось только ждать.

– Подождем. Я пока по своим каналам пробью информацию по наградам, – сказал Валера, когда я пыталась излить на него весь поток своего негодования.

– Как бы узнать, жива ли Бабаня? – не унималась я. Теперь я точно знала, что ее зовут Рысакова Анна Ивановна, 1927 года рождения. Валера нашел в документах. Значит, ей сейчас девяносто лет, каковы шансы, что она жива после инсульта?

– Я все узнаю, только на это нужно время.

Мы сидели на ступеньках крыльца. Традиционно. На нашем месте. Вечерело, зной летнего дня немного стихал. Мы только что искупались и сохли в полотенцах на вечернем солнышке. Очень жаркое выдалось это лето. Я не помню, чтоб такое раньше было. Может быть, в детстве? Дождь и плюс восемнадцать – это питерское лето. А сейчас второй месяц жара за тридцать с редкими дождиками, которых все очень ждут. Природная аномалия, не иначе.

Я погрузилась с головой в эту историю и никак не могла отвлечься. Все мои мысли занимала только она и ее жизнь. Фантазия дорисовывала картинки, что мне были неизвестны. А потом они приходили ко мне во сне. Все перемешалось у меня в голове, и я уже не понимала, где кончается дневник и начинается плод моего воображения.