За прилавком стояла рыжеватая полная молодая женщина в красной кофте. Она почти без слов понимала своих покупателей. Видимо, выучила уже, кому что нужно. Несмотря на то что все женщины, стоявшие в очереди, выглядели очень скромно, покупали они далеко не все необходимое. Кроме хлеба и масла, в свои авоськи складывали они и копченую рыбу, и печенье, и шоколад, и банки с дорогим кофе. Нет, они явно не бедствовали. И свои покупки совершали спокойно, как если бы делали это не один раз в неделю, скажем, когда открывался магазин, а постоянно. В глубине магазина, за спиной продавщицы стояла холодильная витрина, откуда доставались пластиковые бутылки с явно домашним молоком (коровьим ли, козьим, непонятно), пакетики с творогом и овальными кусками желтого масла, картонки с коричневыми яйцами. Значит, где-то поблизости все же есть фермерское хозяйство, подумала я.
Я тоже решила купить себе фермерских деликатесов.
— Здравствуйте. — Я улыбнулась на всякий случай продавщице, и была приятно удивлена, когда мне улыбнулись в ответ.
— Здрасте, — расплылась в улыбке женщина. — Вы кто будете-то? Из Москвы?
Меня как жаром окатило. Откуда она знает? Неужели узнала меня? Это невозможно!
— Нет, я не из Москвы… — пробормотала я.
— Ну и ладно. Вам хлеба? Все приезжие наш хлеб покупают, у нас же своя пекарня! Вы у кого остановились?
Я неопределенно пожала плечами.
— Сколько вам хлеба — пять, шесть?
— Мне один хлеб, творог…
Я купила молочных продуктов, кофе, чаю. Вышла из магазина, чувствуя на себе пристальные взгляды молчаливых женщин. Слава богу, больше меня никто ни о чем не спросил.
Черноглазая девушка поджидала меня под дубом. На ней были джинсы, сидящие на ней не лучше моих, хотя она была высокой и стройной. Черная кофта была явно великовата. Лицо красивое, матовое, с румянцем. Глаза умные, внимательные.
Она протянула мне руку:
— Анфиса.
— Очень приятно.
— А мы вас ждали, — сказала она, и снова мне стало не по себе.
— Меня? Вы уверены?
— Вы же к Оле приехали.
— Ну да…
— Пойдемте. По дороге поговорим.
Она взяла у меня один из тяжелых пакетов, и мы двинулись с ней по улице.
— С ней все хорошо?
— Я не знаю. У вас хотела спросить.
Она остановилась, развернулась ко мне, и глаза ее наполнились слезами.
— Так, значит, вы не видели ее. И как долго? Тоже год?
— Ну да… Я ее подруга, приехала сюда, она мне адрес дала…
— Так, значит, вы ничего не знаете?
— А что? Я приехала вчера, плутала ночью, пока не нашла ее дом… Захожу — никого нет. Дверь открыта!
— Это Антон. Господи, значит, и вы тоже ничего не знаете. А я-то обрадовалась! Думала, хоть вы нам об Оле расскажете!
Она явно не спешила рассказывать мне об Оле, решила отложить свой рассказ, пока не придем домой.
— Проходите, — осмелилась я пригласить ее к себе, как если бы это действительно был мой дом. — Вы пугаете меня. Сейчас вот только чайник вскипячу. Вы, Анфиса, садитесь, пожалуйста, за стол.
Она уверенно села спиной к окну.
— Всегда сидела здесь, когда Оля была… Мое место. Как, говорите, вас зовут?
— Мила. Людмила.
— Откуда вы?
— Из Подольска.
— А… И что же, и там тоже о ней ничего не известно? Антон ездил туда, искал ее.
— Да что случилось-то?
— Вы когда последний раз видели Олю?
— Давно, года полтора назад…
— По скайпу, что ли, виделись? Она же отсюда никуда не отлучалась.
Я поняла, что в деревне есть интернет, но промолчала. Лишь кивнула. Мне еще долго предстоит теперь ходить по минному полю, отвечая на, казалось бы, простые, но на самом деле очень опасные для меня вопросы.
— Понятно. Уж не знаю, каким ветром вас, Мила, сюда занесло, но Оля пропала. Ровно год тому назад. Вот тоже в сентябре. Я-то чувствую, что ее нет в живых, что с ней что-то произошло, да только Антон, парень ее, считает, что она жива. Он следит за домом, зимой даже протапливал его, чтобы он не вымерз, не покрылся плесенью. И дверь не запирает, надеется, что она вернется, и чтобы дом всегда был открыт, понимаете? Я сколько раз говорила ему, что дом надо все-таки запирать…
— Так это он принес утром розы?
— Да, он каждый месяц тринадцатого числа приносит сюда розы.
— Почему каждый месяц? И тринадцатого числа? У нее же день рождения в январе!
— Да у него двенадцатого числа зарплата, на следующий день он едет в город, покупает цветы, выражая таким образом свою любовь к Оле, а потом живет впроголодь… Беда у него с головой, совсем рассудок помутился после того, как Оля пропала.
Я, помня о кремовых туфлях, шарфике и успев по каким-то мелочам составить романтический портрет пропавшей Оли, осторожно заметила:
— Но он прав… Зная Олю, действительно можно предположить, что она просто закружилась, понимаете? Другой мужчина, новая любовь…
— Вот и я ему тоже говорю, пытаюсь его успокоить, хотя… Если так, то почему она паспорт-то свой не взяла?
Я вспомнила свои бешеные сборы в Лопухине, у меня тоже не было возможности взять свой паспорт. Для Бориса же оставленный мною дома паспорт послужит лишним доказательством того, что я действительно окончательно потеряла голову, влюбилась и уехала, улетела, растворилась в своей любви, забыв обо всем на свете.