Плата за успех. Откровенная автобиография

После инсульта он не говорит десять лет, но его приходили навещать не только ученики, но и его бывшие женщины. И все они очень по-доброму вспоминали, как с ним было весело, легко и интересно. Тот инсульт, после которого он оказался в таком состоянии, случился в 2008 году. Я была в Краснодаре, когда позвонила мама и сказала: «Настя, с папой беда». На мои испуганные вопросы она ответила, что он жив, но в коме, больше пока ничего не ясно. У меня был шок, просто не могла поверить — как так? Ему было всего шестьдесят, он спортсмен… А вечером мне надо было выходить на сцену, улыбаться, танцевать в «Корсаре» в театре Григоровича, делать свои 32 фуэте. Как я тогда оттанцевала — даже не помню. Спектакль стерся из памяти начисто, все делала машинально, потому что мысленно была уже в больнице. Игорь меня тогда очень поддержал. Пока танцевала, он взял билеты на самолет, и мы сразу после спектакля вылетели в Санкт-Петербург. Там поговорила с доктором, и он сказал, что мы должны подготовиться к самому ужасному варианту — когда папа выйдет из комы, мы можем увидеть овоща, то есть человека, который не будет никого узнавать, не сможет говорить, ходить, будет просто лежать, в сознании, но без движения и без разума.

Папа вышел из комы через неделю. Мы с мамой тут же приехали, и к нашему огромному облегчению и радости он нас узнал! К сожалению, правая сторона тела у него полностью парализована до сих пор, и говорить он не может, но Володя и Миша — это наши друзья, которые за ним ухаживают, говорят, что иногда он пытается произносить наши с мамой имена: «Настя, Тамара, Настя, Тамара». Тогда я организовала для него все, что смогла: его перевезли в Мариинскую больницу, при нем стали находиться постоянная сиделка, а также Миша и Володя (мой художник по сценическим костюмам). Они помогали нам во всем. Я к тому моменту уже успела подарить папе нормальное жилье — когда появились деньги, я купила квартиру сначала маме, а потом и папе, несмотря на то, что он жил с другой семьей, с другой женщиной. И после года в больнице мы перевезли его в эту квартиру, где познакомилась с этой его семьей — женщиной по имени Лена и ее дочерью Аней (не папиной, от предыдущих Лениных отношений).

Лена жила с отцом к тому времени уже несколько лет и заверила нас, что, конечно, будет ухаживать за папой. Я была ей сначала очень благодарна, оставила папу на ее попечение, а сама перечисляла каждый месяц деньги на его содержание (в дополнение к его пенсии, которая была около 20 тысяч). Присылала подарки: мебель, телевизор, стиральную машинку, душевую кабину, вытяжку. Коляску инвалидную, самую лучшую, какую нашла. Но сама навещала его, признаюсь, нечасто — все-таки у меня много своих дел, а для него я сделала все, что могла. Хотя где та мера достаточности, когда речь идет о близком тебе человеке? К сожалению, кроме денег, я ему мало чем могла помочь. Но эти деньги решали почти все. На самом деле, это такая боль — звонить ему по телефону, понимая, что я ему что-то рассказываю, а он ничего не может ответить. Приезжать к нему — это тоже боль, потому что вижу своего отца, который всегда был таким сильным, таким мощным, всегда боролся за выживаемость в спортивном мире, — вижу и не могу поверить, что он навсегда стал инвалидом. Кстати, лет через пять мама рассказала, что папа не говорит из-за халатности врачей — они оставили его без присмотра, на кровати, не приспособленной для такого больного: он упал, ударился головой, и ему пришлось делать новую операцию. Я ее спросила: «Почему же ты раньше не сказала?» Но мама объяснила: «Насть, тогда твои силы нужны были на другое, на то, чтобы спасать отца, а не бороться с врачами. А зная твою борьбу за справедливость и умение ее отстаивать, ты бы отдавала все силы именно отстаиванию правды». Не знаю, возможно, она и права.

Когда навещала папу, казалось, что что-то не так, да и мои подарки почему-то не попадались мне на глаза. Но я не придавала этому большого значения, потому что в квартире было чисто, папа вроде бы был в порядке. Но потом Володя с Мишей мне тоже сказали, что у них есть какие-то подозрения насчет папиной, так сказать, жены, этой Лены. Но по-настоящему я забеспокоилась, когда она стала требовать с меня больше денег — я знала, что и так присылаю им вполне приличную сумму, которой должно хватать на еду, памперсы и лекарства, а крупные покупки папе делать незачем, я его квартиру полностью обставила вещами. А вскоре позвонили Володя с Мишей и говорят: «Настя, ты должна сюда приехать и посмотреть, что происходит, но приехать инкогнито, никому ничего не говоря и не предупреждая». И вот тут я испугалась.