Платье

– Если ты вдруг не заметила – а после двадцати лет брака это было бы немного досадно, – я все-таки мужчина. А мужчины платьев не носят. За исключением разве что шотландцев, которые надевают килт. Но я не шотландец, а вот это, – продолжает он, злобно тыча пальцем в предмет их спора, – не килт, а платье в цветочек.

Да что на него такое нашло? Он что, решил ее немного подразнить? И если да, то с какой целью? Изабель никак не может понять ту мелкую игру, которую затеял ее муж. Ее не отпускает неприятное ощущение, что Жан-Пьер, делая вид, что ничего не понимает, на деле наносит оскорбление ее интеллекту. И заставляет вдалбливать ему совершенно очевидные вещи. Это внушает не только досаду, но и изрядную толику презрения.

– Так тебе цветочки мешают, да? Я так и знала! Говорила же продавщице: «Набивная ткань ему наверняка не понравится».

– Да плевать я хотел, набивная она или нет! Я мужчина, Изабель! Понимаешь? Мужчина! У меня сорок четвертый размер обуви, волосатые оглобли и…

– Что и?

– Есть кое-что между ног…

– И что из этого? Кое-что между ног, Жан-Пьер, есть у всех. У тебя, у меня, у Марии… Если мне не изменяет память, я не просила тебя оставаться под платьем голым.

– Нет, она сошла с ума! Моя жена решительно сошла с ума! Я мужчина, понимаешь ты это или нет? Мужчина!

На глазах у Изабель муж, как больной, наворачивает по гостиной круги, чуть ли не с пеной на губах изрыгая слова. Так, значит, это она сошла с ума, да? Ну-ну…

Жан-Пьер явно слетел с катушек, и, чтобы вернуть его на истинный путь, ей придется постараться. Для этого Изабель перейдет на самый спокойный, нежный и уравновешенный тон:

– Солнышко, а каким боком принадлежность к мужскому полу мешает тебе носить это платье?

Он застывает на месте, опускает руки, до этого воздетые в молитве к небу, подходит к дивану и падает на него. «Моя жена сошла с ума… – срываются с его губ слова. – Окончательно и бесповоротно…»

19 часов 05 минут

Изабель в спальне. Что она еще может там замышлять? Жан-Пьер, все так же томящийся в стенах гостиной, об этом понятия не имеет. Но выяснять что-либо даже не собирается… Знает, что не сможет без нее жить, но от мысли, что их разделяет перегородка, ему не столько плохо, сколько хорошо. Они живут вроде вместе, но все же по отдельности. И его, по сути, это вполне устраивает.

Она вечно что-то предпринимает и пребывает в постоянном движении, чтобы, по ее собственному выражению, всегда дышать полной грудью. Он же томится, киснет и гниет прямо на месте. Из коридора доносятся четкие шаги Изабель. Под пятой точкой Жан-Пьера диван издает глухой стон. Они больше не играют одну и ту же музыкальную партию. Она живет и с каждым днем все больше себя проявляет. Он гибнет и замыкается в себе.

Перед тем как утонуть (навсегда?) в кресле, Жан-Пьер опять макает нос в бокал вина – то ли третий, то ли четвертый, уже и не вспомнишь. Но ему доподлинно известно, что Изабель вот-вот вернется. Вернется и опять пойдет в наступление. Никогда не признавать поражение всегда было ее первейшим достоинством, но в отношениях с мужем это злейший недостаток. Она в жизни никогда не выпустит ничего из рук. Он, конечно же, сбил ее с толку, но разве само по себе это уже не отступление?

– Ты не ответил мне, Жан-Пьер.

Когда он поднимает на нее глаза побитого пса, Изабель говорит себе, что теперь муж похож не на угловатую гиену, а на старого кокер-спаниеля.

– Не ответил? На что?

– На мой вопрос о том, каким образом принадлежность к мужскому полу мешает тебе ходить в платье?

Жан-Пьер церемонно ставит на журнальный столик бокал.

– Хватит, Изабель! Краткость – сестра таланта. Вот придут Поль и Соланж, тогда и будешь искриться юмором, им ведь его так не хватает.

– Ты хочешь сказать, что раз Соланж и Поль работают в налоговой сфере, им недостает юмора, я правильно тебя поняла?

– К их профессии это не имеет ни малейшего отношения…