Платье

– Что ты мне тут такое впариваешь, а? Впрочем, давай! Давай! Чего тянуть, отправляй меня сразу в дурдом! Вызови полицию! Подай жалобу! Потребуй, чтобы тебя от меня оградили! А еще лучше надень на меня смирительную рубашку!

Изабель порывается сказать, что хочет надеть на него не смирительную рубашку, а всего лишь купленное ею платье (по крайней мере, на данный момент), но все же сдерживается.

Весь вид Жан-Пьера по-прежнему выражает упрямство. Физиономия человека, который ничего не понимает, но, самое главное, не желает ничего понимать. Ей надо держаться. Продержаться до прихода Поля и Соланж. Чем эта парочка там занимается, если ее до сих пор нет?

Курс на ванную. Жан-Пьер безвольно плетется за ней. Охотничий пес, настигающий жертву, в одночасье превратился в бабулькиного пуделька.

Подойдя к зеркалу, она чуть подкрашивает красной помадой губы и движением, характерным для всех без исключения женщин в мире, равномерно распределяет по их поверхности эозин. После чего решительно поворачивается к нему:

– Жан-Пьер, я хочу, чтобы между нами было все ясно. Во-первых, у меня нет намерения отправлять тебя в сумасшедший дом. Во-вторых, я, как и ты, против Дешанеля. В-третьих, прошу прощения, что заподозрила тебя в отсутствии интереса к моей работе. Мы подарим Марии мотокультиватор, при этом пощадив ее гордыню, надо заметить, вполне себе настоящую. И обещаю тебе с завтрашнего дня время от времени устраивать вечера только для нас двоих, чтобы, как и подобает старикам, посидеть у телевизора. Это тебя устраивает?

Удивленный внезапной сменой поведения жены, он без особой убежденности блеет «да».

– Что «да»?

– Да, это меня устраивает.

Изабель не против добиться покоя и тем самым выиграть немного времени. И даже обрадовалась бы этому, если бы не запах паленого, защекотавший ей ноздри.

– Что-то горит! Ты что, не чувствуешь?

Жан-Пьер поднимает брови, демонстрируя свое полное неведение. Вот тип, ему хоть колья на голове теши, а он все равно ни о чем ни слухом ни духом!

– Черт, это же мясо! – орет Изабель, уносясь к месту преступления…

Теперь, когда жена больше не загораживает зеркало ванной, Жан-Пьер остается один на один с собственным отражением и опять массирует лицо. И снова говорит себе, что рожа у него сегодня и правда отвратительная.

19 часов 35 минут

– Ну что там?

– Что-что… Хана нашему мясу, остались одни угольки. Теперь у нас только один путь – заказать суши.

Изабель в расстроенных чувствах быстро ставит почерневший противень на плиту, и всю кухню заволакивает дымом. Потом в изнеможении стаскивает прихватку, возвращается в гостиную и обессиленно падает на диван. «И почему я не посоветовал ей пройти в больнице стресс-тест?» – думает Жан-Пьер, однако вслух, к счастью для него, ничего не говорит, хотя это позволило бы отплатить ей той же монетой за то, что она вечно видит в нем больного.

Хоть он и считает, что во всем виновата жена – каждый раз, когда она возлагает бремя ответственности на себя, его душит чувство вины. Ей очень долго казалось, что муж стремится быть во всем прав. Но теперь она точно знает, что это не так – больше всего на свете он не хочет, чтобы его уличили в ошибке. Любой промах, если его на нем поймать, повергает его в глубочайшее уныние. Он сдувается, как воздушный шар. Воздушный шар, который хотел бы сохранить еще немного своего праздничного великолепия и от этого принимающий еще более патетичный вид.

– Да ладно тебе… Суши тоже неплохо.

Изабель не роняет ни слова. Гробовое молчание. Демонстративная обида.

Каждая секунда ее безмолвия давит на плечи Жан-Пьера дополнительным грузом. Дабы покончить с этой пыткой, он решает опять ляпнуть очередную затертую банальность и заявляет, что «это, как ни крути, еще не трагедия…».

– Проблема совсем не в жарком, на которое мне абсолютно плевать. Проблема в том, что сегодня вечером ты только то и делаешь, что брюзжишь. Что с тобой, Жан-Пьер?

Впервые за битый час у него складывается впечатление, что она наконец его выслушает. Но когда противник отворяет врата спора, вступить в него труднее всего. Задать дежурный вопрос «как дела?» проще простого. Гораздо сложнее на него ответить, когда у тебя все идет наперекосяк.

– Со мной? Ничего особенного… Просто я…

– Что?

– Ты насела на меня в тот самый момент, когда я пытаюсь отбиться от идиотских требований Дешанеля… Да еще эта история с переодеванием…

– Не переживай, наладится…

– С Дешанелем? Э нет, не думаю… Он же сумасшедший. Буйнопомешанный! Вот кого в дурдом надо. Его, а не меня.

– Я говорила тебе не о Дешанеле, а о переодевании. Как-нибудь наладится…

Сначала Жан-Пьер вопил о несправедливости. Обвинял государственную казну в отсутствии чуткости. Потом утверждал, что ни о чем даже не догадывался, на что ему возразили, что закон положено знать всем. Спасибо, мамочка, сердечно тебя благодарю!