Платье

Жан-Пьер встает, берет платье, подходит к зеркалу и прикладывает к себе, как зачастую поступают в магазине, когда лень тащиться в примерочную кабину. Отводит голову назад, чтобы лучше видеть. Красивая одежка. Без особых изысков, но просто красивая. Изабель очень даже подойдет. В ее стиле. Какого черта жене в голову пришла мысль утверждать, что оно куплено для него?

Что ни говори, а женщина она все же любопытная… Его снова одолевает приступ нежности. Изабель обладает неизменным даром удивлять. И никогда не прочь посмеяться. Поэтому даже если нынешняя мизансцена пошла не так, мысль о том, что жена по-прежнему способна на такого рода вещи, приносит успокоение. Это платье и есть одно из подобных проявлений!

Посмеяться! Вот что надо будет сделать в сложившейся ситуации. Разве это не лучшая реакция на нее? Ведь что ни говори, а вся эта мирская суета зачастую представляет собой лишь мимолетный абсурд да безобидные недоразумения. Раньше же ему удавалось воспринимать все не так всерьез! Юмор в качестве защитного барьера. Лучший способ избежать бури в том и заключается, чтобы переждать ее, чуть оградив себя от нее, но при этом широко улыбаясь.

Увлекшись мысленно примеркой платья, Жан-Пьер даже не услышал, как на пороге гостиной выросла жена. Ее поступь почти так же легка, как и раньше. Она секунду смотрит на него в щелочку, потом входит в комнату.

– Эге, да у нас, я вижу, наметился прогресс!

– Что? – спрашивает он, подпрыгнув на месте.

– Значит, сказать, что платье тебе не нравится, ты все же не можешь, так?

Жан-Пьер смущенно возвращается к дивану и садится.

– Я и не говорил, что оно мне не нравится. Сказал лишь, что не хочу его надевать только для того, чтобы повеселить мадам.

– Не вижу здесь ничего смешного, ну да ладно… Могу я задать тебе один вопрос?

– Давай…

Изабель уже по горло сыта катаклизмами, вот уже больше часа сотрясающими их квартиру. Поэтому хотя и лучится спокойствием, все же желает получить ответ на вопрос о душевном состоянии мужа, в данных обстоятельствах напрашивающийся сам собой.

– А ты обещаешь мне не злиться?

Жан-Пьеру эта речевая предосторожность ровным счетом ни о чем не говорит.

– Почему ты не хочешь надевать это платье?

Ты только погляди на нее, а! Она даже не думает прекращать!

– Нет, ну этого просто не может быть!

– Ты обещал мне не злиться…

– Это невозможно!

– Ничего не понимаю… Если оно тебе нравится, то почему ты не хочешь его надеть? Тебя что, заклинило?

– Заклинило-заклинило! Ничего подобного! Изабель, всеми этими закидонами ты начинаешь допекать меня уже всерьез!

– Да нет, тут и дураку ясно, что заклинило… Я ведь всего лишь тебя спрашиваю, почему ты отказываешься надеть это платье. Задаю простейший вопрос. А ты не желаешь мне на него отвечать. Закрылся в своей раковине, как моллюск!

Жан-Пьеру очень хотелось бы, чтоб рядом оказались свидетели его травли. И подтвердили, что эта женщина, его жена, просто в шарик его раскатала. А теперь пытает, желая ему смерти.

– Ну вот, дожили, ты меня уже моллюском обзываешь!

– Откройся миру, дорогой мой… Откройся… – говорит она, сопровождая слова жестом, как повитуха за работой. – Откройся и надень платье…

– Я тебе не курица и не моллюск! Поэтому о том, чтобы напялить эту тряпку, и речи быть не может! Да что ж это такое, а? Хрень какая-то!

Все так же держа в руках одежку, он изо всех сил старается ее разодрать. Тонкое хлопчатобумажное полотно сопротивляется меньше секунды. Он замирает, сжимая в ладонях два ощетинившихся неровными нитками обрывка. Изабель, окаменев от скорости и свирепости действий мужа, застывает как вкопанная, широко разинув рот. Швырнув на пол куски платья, Жан-Пьер падает на диван.

Он больше не может.

Его тошнит.

Тошнит от жены. Тошнит от Дешанеля.

Тошнит от Поля и Соланж. Тошнит от Греты Тунберг.

Тошнит от высокотехнологичных штопоров, напрочь отказывающихся работать.

Тошнит от необходимости аргументировать отказ ехать в Ла Бурбуль к монахам, которые жрут киноа.

Тошнит от этого платья в цветочек. И тошнит от себя.

Немного подождав, пока минует буря, ошарашенная Изабель осторожно двигает губами.

– Ты спятил… Я купила тебе в подарок платье и всего лишь попросила его примерить… Спокойно пыталась понять, почему ты мне в этом отказал… А ты его порвал… Тебе надо лечиться, бедный мой друг… Ты совсем рехнулся… Окончательно и бесповоротно…

На гостиную вкрадчиво опускается безмолвие. На этот раз Жан-Пьер, лишившись последних душевных сил, вытягивается на диване во весь рост. Теперь, когда за его спиной Изабель, картина напоминает сеанс психоанализа. Неподвижно глядя в потолок, он начинает говорить, обращаясь не столько к жене, сколько к воображаемому врачу, в кабинете которого позволено жаловаться:

– Мне надо лечиться… Как же так? Она хочет, чтобы я надел на ужин платье в цветочек, а лечиться надо мне.

– Так оно и есть…

Жан-Пьер рывком садится.

– Изабель, это уже ни в какие ворота не лезет! Что за вздор ты несешь?

– Это я несу вздор?