Платье от Фортуни

Она с удовольствием поглядывала через плечо на Палаццо Орфей. Генриетта писала, что они с Фортуни наконец-то вступили в законный брак. Процедура бракосочетания была более чем скромной – присутствовали всего два свидетеля. Жюльетт гадала, что же вынудило их на такой шаг, через шестнадцать лет совместной жизни, но, в конце концов, это их решение, его следовало уважать.

Женщины ожидали найти дом холодным и пустым – ведь он пустовал и не отапливался очень долго, но, к их удивлению, окна особняка светились.

– Мадам Генриетта не в первый раз доказала, какая она хорошая хозяйка! – воскликнула Жюльетт. – Но я ведь ничего не сообщала о времени нашего возвращения, и не просила готовить дом к нашему приезду! Как же она узнала?

Жюльетт отдала Риккардо Катарине и открыла дверь своим ключом. Она ожидала, что услышав их шаги, в освещенную прихожую войдет радостная Генриетта, но из гостиной появился Марко. С криком радости Жюльетт бросилась в его объятия.

– О, мой дорогой! – воскликнула она, не открывая глаз от счастья, после того как завершился их первый поцелуй. – Ты вернулся! О, мне следовало ждать твоего возвращения здесь, в нашем доме!

– Дорогая, я вернулся всего неделю назад, – с улыбкой ответил Марко. – И время моего возвращения было совершенно непредсказуемо, – он обернулся, увидел Мишеля, который дергал его за край пиджака, поднял ребенка на руки. – Как ты вырос, мой мальчик!

– Я был в деревне, папа! – Мишель обхватил руками шею Марко. – Никогда не уезжай, пожалуйста!

– Больше никогда не уеду, – Марко наклонился и подхватил на руки Сильвану. Теперь он держал на руках обоих и целовал детей в щеки. Жюльетт взяла Риккардо у Катарины, пока Лена, Арианна и Катарина приветствовали хозяина. Свечи в большом подсвечнике ярко освещали лица Марко и двоих детей, и Жюльетт видела, как сильно он похудел, седину в волосах, которой не было раньше. Старый темно-синий костюм теперь сидел на нем мешковато, хотя перед войной был впору. Его лицо выражало беспредельное счастье, когда он поставил Мишеля и Сильвану на пол и взглянул на ребенка, которого держала Жюльетт. Почти безумный восторг преобразил его черты. Марко протянул руки, и жена положила на них Риккардо.

– Мой сын! – выдохнул он, пристально вглядываясь в личико ребенка.

Мишель подбежал к нему с гневным возгласом:

– Папа, я тоже твой сын!

– Ну, конечно, мой сын! – Марко взъерошил кудри мальчика, но не мог оторваться от ребенка, лежащего на руках.

Жюльетт, заметив внезапную печаль на лице Мишеля, решила чем-нибудь отвлечь его и Сильвану.

– Пойдемте наверх и приберем там, – она взяла Мишеля за руку и пошла по лестнице, оставив Марко, зачарованного лицезрением Риккардо, внизу. Сильвана опередила их и была уже почти на самом верху, с нетерпением ожидая встречи с любимыми куклами.

– Мишель, вспомни, – мягко заметила Жюльетт сыну, – мы уже больше года с Риккардо, а папа увидел его впервые.

– Он назвал его своим сыном, – Мишель печально опустил голову.

– Но ведь Риккардо действительно его сын. Папа и тебя назвал сыном.

– Нет, он назвал меня просто «мой мальчик».

– Но ведь это одно и то же. И потом, ты забываешь, как ему тяжело после месяцев в лагере, где он постоянно голодал. Неужели ты не заметил, как похудел отец? Мы обязаны сделать все, что в наших силах, и помочь ему снова стать счастливым человеком. Ты должен обещать мне, что будешь стараться.

– Да, мама, – мальчик кивнул, но тягостное чувство, владевшее им, не прошло.

Спальни оказались уже хорошо проветренными, а кровати – аккуратно застеленными. Несомненно, это заслуга Генриетты, выполнявшей роль хозяйки с тех пор, как вернулся Марко. Фортуни, Генриетта и Марко до нынешнего вечера обедали все вместе, и когда Лена вошла в теплую, ярко освещенную кухню, то нашла там макароны и соус, приготовленные к ужину.

Ужин накрыли на большом кухонном столе. Марко до этого никогда там не ел, но это была исключительная ситуация. Он открыл бутылку красного вина и наполнил бокалы. У стула Мишеля он остановился и влил немного вина в его стакан.

– Ты был старшим мужчиной в семье все то время, пока я отсутствовал, и заслужил этот бокал.

Мишель засиял от такого внимания, а взрослые рассмеялись мальчишеской гордости. Жюльетт, любовавшаяся сыном, прекрасно понимала – тот сейчас особенно счастлив, что в центре внимания отца он, а не Риккардо.

За ужином обменивались последними новостями. Жюльетт узнала, что Фортуни и Генриетта не болели «испанкой», хотя эпидемия свирепствовала и в Венеции. Не заболела и донья Сесилия, а вот Марию Луизу грипп свалил, и ее состояние было очень тяжелым. Марко внимательно слушал, как они жили на вилле, и был очень опечален, узнав, что «эпоха Бонини» закончилась так трагически. Лишь когда дети, наконец, улеглись спать, Марко и Жюльетт остались наедине в гостиной, у пылающего камина. На столе ее ожидала корреспонденция, и хотя Жюльетт собиралась прочесть письма утром, посвятив вечер и ночь Марко, он сказал, что среди писем одно было от Денизы. Он уже прочел его, ведь послание было адресовано обоим.