Платформа

– Муравьи-разведчики находят для колонии добычу, – рассказал я. – Если мышарек в норе, они вызывают армию жалящих муравьев, которые забираются друг на друга и закрывают проход своими телами. Потом они заползают внутрь, заполняют нору как бам-пена, сверху донизу, от стены до стены. Мышарек не может сбежать. Муравьи парализуют его жалами, тысячами жал, и приносят к муравейнику, где рабочие поднимают его по стене и замуровывают.

– Но это птица. Она же могла улететь из гнезда.

– Может, птенцов защищала.

– Тупая птица. – Он все не отрывал от нее взгляда, а потом сказал: – Ладно, все равно она мертвая.

– Не мертвая. Смотри.

Ее клюв был открыт, он едва заметно дрожал, и каждые несколько секунд во рту у нее скрывался муравей.

Пеллонхорк наклонился поближе.

– Что они делают?

– Кормят собой птицу. Она не может есть сама, поэтому они забираются к ней в желудок и там перевариваются.

– Дураки. Зачем?

– Когда они ее сюда принесли, ей внутрь отложили яйцо, глубоко под грудную клетку. Там будет расти и развиваться личинка новой королевы. Живая птица дает ей тепло, еду и защиту.

– Как мать.

Я посмотрел на Пеллонхорка, не понимая, пошутил он или нет. Похоже, не пошутил.

– Не совсем, – сказал я. Склонился и поднес палку к голове птички. Ее блестящий глаз следил за острием. Голова мелко дрожала. Я сказал:

– Личинка поедает птицу изнутри. Вырастая, она прогрызает для себя место. Сердце птицы еще бьется, а мозг функционирует. Ниже головы двигательных реакций нет, но сенсорные системы продолжают работать. Она все еще в этом мире.

Школьные уроки. Биология и теология. Пеллонхорк обучался на Геенне и тому и другому.

– Она все чувствует и понимает, насколько птица вообще на это способна, – сказал я ему. Отодвинулся и добавил: – Ужасная смерть. Ты думаешь, ад хуже этого?

Пеллонхорк навис над птицей и прищурился.

– Должен быть. Он ведь хуже всего, так? Отец Благодатный говорит: что бы ты ни увидел, что бы ты себе ни вообразил, Господь сделает ад в тысячу раз хуже этого. Так что лучше ничего не воображать, верно? – Он взял свою палку и с силой воткнул в тело птицы, нанизав ее и выдернув из муравейника. Стряхнул парализованное создание на землю. Несколько муравьев, выпавших из муравейника, заторопились обратно, но Пеллонхорк втоптал их в грязь. Он встал на колени и взглянул на птицу поближе. Я знал, что он ее убьет. Его зачаровывали смерти мелких тварей.

Но он просто смотрел. Мне хотелось, чтобы он покончил с птичкой быстро. Обычно я чувствовал лишь облегчение, когда он заканчивал свои маленькие эксперименты. Мне было тяжело на них смотреть. В них не было системы, и я не понимал смысла. Я хотел, чтобы птица умерла. Ее крылья дрожали, хотя, возможно, их тревожил ветерок.

Пеллонхорк перевернул ее и проговорил:

– Как думаешь, животные попадают в ад? Птицы? Муравьи?

– Нет… – Я немного подумал. – Не знаю. Они ведь невинны, да? Они делают только то, что созданы делать. Они не могут выбирать. Не могут быть плохими.

– А мы можем, так?

– Конечно.

Он потыкал птицу палкой.

– Мы попадем в ад, если убьем ее или если не убьем?

– Это просто птица. Из-за птицы в ад не попадают.

Я хотел, чтобы она умерла немедленно. Ее голова тряслась, перья ворошил ветер. От муравейника двигалась спасательная экспедиция, вызванная рабочими, ухаживавшими за птицей.

Пеллонхорк снова потыкал ее, переворачивая с одного бока на другой.

– Мой папа говорит, что некоторые люди не заслуживают смерти во сне. А что, если убить того, кто все равно попадет в ад?

– Забудь об этом, – посоветовал я ему. – Кто знает, что случится? Когда мы умираем, Бог нас прощает.

– Это кто тебе такое рассказал?

Никто мне этого не рассказывал. Я говорил наугад. Я уже сомневался в Боге. В церкви все было нормально, там мне не давали думать пение и красивая музыка, но, когда я все-таки думал, идея боговерия выглядела попросту нелогичной. Стоило заметить первую ложную посылку, как все распадалось, точно плохой пьютерный код. Но об этом нельзя было говорить даже с родителями. Только не на Геенне. Поэтому на словах я всегда следовал законам, даже наедине с Пеллонхорком. Так было безопаснее. Хоть я теперь и не вполне верил в ад или рай, но зато верил в смерть, потому что сам ее прежде видел. И был почти уверен, что и Пеллонхорк тоже, до того, как прилетел на Геенну.

Пеллонхорк склонился к дрожащей птице и прошептал:

– Куда ты попадешь, малышка?

Он вгляделся в ее открытый глаз и приставил к нему палку, едва не оцарапав блестящую поверхность. Зрачок птицы метался между острием палки и прищуренным глазом Пеллонхорка.

– Куда ты попадешь? – шептал Пеллонхорк. – И куда попаду я?

Мне захотелось отвернуться, но я не успел – Пеллонхорк навалился на палку, проткнув сначала глаз, а потом и хрупкий череп птицы.