Платформа

Я запомнил паттерн блокировки, несколько сотен цифр с кое-какими изящными ловушками и обманками – моей кратковременной памяти вполне хватало, чтобы удержать такой росток, и я уж точно не собирался его пересылать или распечатывать – и отправился в основную часть офиса, к быстрой пьютерии. Там был один пьютер, который отец никогда ни к чему не подключал. Простое хранилище. Туда все переписывалось на случай непредвиденных обстоятельств. Я набрал пароль, ввел паттерн блокировки и стал ждать.

ОШИБКА. НЕВЕРНАЯ КОМАНДА. ПОЖАЛУЙСТА, ВВЕДИТЕ ЗАНОВО.

Я ждал.

Сообщение повторилось, пульсируя красным и лиловым. Я ждал. Извещение об ошибке снова мигнуло и исчезло. Я все еще ждал.

Мелькнула короткая последовательность цифр, без комментария или каких-то инструкций. Она исчезла почти мгновенно, но я был уверен, что запомнил ее. Десять цифр.

Я закрыл глаза и увидел пальцы Пеллонхорка, пляшущие по клавиатуре – одиннадцать движений. Он прятал кончики пальцев, но я сосчитал удары.

Я обнулил монитор, вернулся в заднюю комнату и набрал код, все его десять цифр. Долго смотрел на серый экран, прежде чем нажать одиннадцатую клавишу, зная, что у меня есть лишь один шанс. Не «ввод»; это точно ловушка. И не какая-то из вспомогательных клавиш, не знак препинания, не цифра и не стрелка.

Я затаил дыхание и нажал «стереть».

На мониторе появилась та же комната, которую я видел, когда за клавиатурой был Пеллонхорк. Только в этот раз на меня смотрел его отец.

Конечно, на самом деле это был не совсем он, и в то же время он. Я мог это понять по форме рта, по невыразительному взгляду. Изображение транслировалось зашифрованным, а якобы никчемный медленный пьютер моего отца декодировал его и воссоздавал. Между тем местом (где бы оно ни находилось) и этим оно было лишь сумятицей белого шума в черном космосе.

Думая об этом, я понял, насколько глупо поступил. Отец Пеллонхорка сидел в своем кресле, явно осведомленный о моем присутствии. Он нахмурился. Его губы начали разжиматься.

Я вырубил пьютер, оборвав его до того, как он заговорил.

Но изображение пропало лишь на секунду, после чего комната вновь появилась на мониторе.

– Надо же, – протянул отец Пеллонхорка. Голос у него был такой же невыразительный, как и взгляд. – Мальчишка.

Он отвернулся и сказал кому-то невидимому:

– Умный у Савла детеныш, а, Сол? – Он снова посмотрел на меня. – Сам по себе, да?

Я замотал головой. Я уже снова отдавал пьютеру команды, пытался оборвать связь с помощью другого защитного протокола, но и он не произвел ни малейшего эффекта. Я оттолкнул кресло от стола и бросился к двери в главное помещение. Я тщетно дергал за ручку, когда он позвал меня:

– Сядь обратно, парень. Дверь откроется, когда мы закончим, и я буду готов. Так что сядь и ничего не трогай. Ты только будешь меня раздражать, а это неразумно. У тебя там ничего не заработает, пока я этого не захочу.

Я вернулся к монитору и снова сел.

– Хорошо. Ты боишься, Алеф?

– Да. – Я боялся, но не сильно. Пока что.

– И снова хорошо. Тебе было любопытно. Ты рискнул. Твой риск не оправдался.

Я не отвечал. Он запугивал меня, но не знал, насколько я привычен к страху. Я вырос на Геенне, и по-настоящему боялся куда более серьезных вещей. До того момента, по крайней мере.

Он склонился ближе ко мне. Его подбородок был шершавым из-за щетины, но под ней я видел тонкий шрам. Отец Пеллонхорка смотрел на меня. Глаза у него оказались такими же восхитительно-голубыми, как у сына, но зрачки их были угольно-черными точками. Он сказал:

– Я тебя вижу, Алеф. Я знаю, как ты выглядишь. Понимаешь, что это значит?

– Нет.

– Это значит, что я могу до тебя дотянуться. Это значит, что я когда угодно могу до тебя дотянуться.

Он пристально смотрел на меня, голос его был сух и тих, взгляд устрашающ. Я почувствовал, что трясусь. Слово «дотянуться» обрело новый смысл, когда его произнес этот человек. У отца Благодатного проявлялся похожий тон, когда он читал проповеди об адском пламени, но отец Пеллонхорка обещал дотянуться до меня так, что угроза адского пламени моментально выцвела. Настоящий страх был здесь.

– Твой отец рассказывал мне про тебя, Алеф. Знаешь, что он говорил?

– А ваш сын о вас совсем не рассказывает, – ляпнул я, не подумав. Не знаю, зачем я это сказал, но, сказав, немедленно понял, что это была ошибка.

Пауза. Он ничего не ответил. Я подумал, что монитор завис, – настолько был неподвижен отец Пеллонхорка и так долго это продлилось.

– Мой сын… – сказал он тихо.

Его грудь поднималась и опускалась. Стена позади него оказалась не такой гладкой, как мне почудилось. Она была вся в бороздах и оспинах, покрыта чем-то вроде штукатурки и небрежно выкрашена, словно в бункере. Где он находился?