Платформа

Нас постоянно предупреждали, что нужно беречься беглых криминалов. Были даже сообщения о том, что их видели. Беглые криминалы были одним из самых мощных орудий Господа в борьбе с грешниками. Эти сообщения о беглецах, охотно разносимые по всей Системе, только поощряли прочих криминалов выбирать болота. А еще они очень эффективно подталкивали геенцев к соблюдению Господних заповедей. Сплошная выгода, куда ни посмотри.

В мой последний день, когда мы завтракали, из кухонного комма донеслось предупреждение о беглых рабочих. Родители обменялись взглядами, когда новостной проповедник сообщил: «Группа из пяти вооруженных и крайне опасных криминалов сбежала с удалитиевых болот и, предположительно, направляется к ИерСалему. До сих пор попытки их задержать не увенчались успехом. Всем иерсалемцам рекомендуется быть бдительными и испытывать свою совесть до тех пор, пока криминалы не будут пойманы».

Что-то в голосе новостника было более резким, чем обычно, и особенно странным казалось то, что он четко обозначил место происшествия. Я не понимал, зачем криминалам направляться сюда. Космодром, с которого они могли покинуть Геенну, был далеко от ИерСалема и в совершенно другом направлении. Неужели кто-то из нашей общины согрешил так страшно, что Господу пришлось обрушить на нас такое возмездие?

Я отмел эту мысль, поскольку в ней не было логики: если это были орудия Господа, почему нас предупреждали, а не говорили отдаться на их волю?

Учитывая минимальнейшую статистическую вероятность нашего столкновения с беглецами, мои родители были несообразно возбуждены. Отец включил мониторию, которую держал в большой комнате, и сгорбился перед ней. Выругался, что было для него нехарактерно, снова ее выключил и посмотрел на маму, качая головой.

Мама заметно дрожала. Она сказала:

– Что, Савл?

Я помню ее интонации. Это было не смятение, не удивление, даже не шок. Это было чистое отчаяние. Она немедленно поняла, что случилось и что произойдет дальше, как будто была грешницей, ожидавшей Божьего воздаяния. От ее беспомощности меня затошнило. Я никогда ее такой не видел.

Отец ответил:

– Нас нашли. Я иду в офис.

– Может, обойдется.

Он помедлил, потом сказал: «Прости меня», – вскочил и ушел.

Мама поцеловала меня, прижала к себе – тесно и надолго. Мы притворились, что она не плачет. Я не знал, что делать, поэтому помахал ей рукой на прощание и отправился в школу. Перед глазами у меня был образ распахивающейся под оркрестом ямы и выражения лиц музыкантов, из-под ног которых уходила земля.

Учебный день начался, как обычно, с молитв и исповедей. О криминалах не заговаривали. Вскоре после утренней перемены в наш класс проскользнул Гаррел и прошептал что-то учителю, который раздраженно взглянул на Пеллонхорка. Гаррел поманил Пеллонхорка, а потом, к моему удивлению, и меня. Пеллонхорк сразу пошел на выход, а я принялся выключать мониторию. Гаррел сказал:

– Это неважно, Алеф. Брось и пошевеливайся.

Я хотел что-то ответить, но его спокойный тон меня остановил. Мы втроем ушли из школы. Нам с Пеллонхорком пришлось бежать, чтобы поспевать за широкими шагами Гаррела.

Помнить такое тяжело. С того дня мне довелось быть свидетелем ужасных событий. Я был к ним причастен. Вот одна из вещей, которые я заметил с тех пор, как покинул Геенну: ухаживая за тем, кто, несомненно, вскоре умрет, и поделать с этим ничего нельзя, мы всегда говорим одно и то же. Мы уверенно произносим: «С тобой все будет в порядке», и просим не беспокоиться.

И в тот день, когда мы с Пеллонхорком и Гаррелом уходили из школы, я понимал умом и сердцем, что происходит что-то невообразимо страшное. Выйдя из школьных дверей, я переломил хрупкое молчание и спросил у Гаррела:

– А где мои мама и папа?

Гаррел посмотрел на меня, отвел взгляд и ответил:

– Не беспокойся, Алеф. С ними все будет в порядке.

Больше я ничего не говорил, а Пеллонхорк не спросил его о своей матери. Гаррел оставил у школьных ворот циклолет, которого я раньше не видел. Он был изящный, и темный, и гладкий, не похожий ни на что гееннское. Ясное утреннее небо, отражаясь в нем, походило на грозовое. Я напомнил себе, что Гаррел не такой, как жители Геенны, и Трейл тоже, и Пеллонхорк. Мне вспомнились взгляды, которыми обменялись утром мои родители, и я попытался сложить все это воедино, но у меня не получилось. Я решил о них не думать.

Гаррел затолкнул нас в циклолет и поднял его в воздух. Как только мы взлетели, он немного расслабился.

– Куда мы теперь летим? – спросил его Пеллонхорк. По его тону я предположил, что такое – чем бы это такое ни было – с ним раньше случалось. Я добавил эту вероятность к своим данным, в скобочках.

Посмотрев вниз, я увидел школу, и церковь, и ряды улиц. Я никогда не смотрел на ИерСалем с высоты, но мне было легко сопоставить свои знания о нем с этой новой точкой обзора, и я немедленно нашел свой дом. Он горел, и дом Пеллонхорка напротив – тоже. Гаррел резко развернул циклолет. Мы были на высоте церковного шпиля.