В библиотеке на несколько мгновений повисла тишина. И даже мысли, гремящие в голове, заткнулись.
— В каком смысле? — почти ласково спросил он.
— Хм, — Грейнджер расправила плечи, складывая руки под грудью и вздёргивая подбородок. — Я думаю, вы знатно повеселились, наблюдая за тем, как я и Курт... отдыхали за столиком напротив, не так ли?
— Ты этого и добивалась, да?
— Я уверена, что ты подначивал
— Ты ебнутая дура, — рявкнул он, не сдержавшись. — Я бы и не заметил тебя, если бы они не начали... Они спорили. Засадит он тебе, или нет.
— И кто ставил на то, что... да?
— Нотт, — ответил почти против воли, случайно. Просто не успел захлопнуть рот. А потом вдруг заметил...
Эту улыбку.
Которая чуть не разодрала его глотку и бронхи.
Лёгкие и сердце. Чуть не разорвала на части его самого.
Нет...
Нет, блять.
Он стиснул зубы.
— Трахнул, значит?
Под кожей вдруг стало совсем тихо. Будто он сдох. Наконец-то сдох.
Но продолжал ждать её ответа.
Молчала.
Он так ненавидел, когда она молчала. Ненавидел до раздирающего воя. До сорванной глотки.
Скажи уже что-нибудь, блять.
Скажи, что он выебал тебя. Грязно, быстро. Кончил в твою дырку, отчего ты стала ещё гаже. И его херова сперма до сих пор
Пожалуйста.
Скажи, что ты никогда не позволила бы ему коснуться себя.
— А если и да? — произнесла так убийственно-спокойно, что...
Что ничего.
Просто под рёбрами вдруг что-то оборвалось.
Рухнуло.
Он сжал руки, впился короткими ногтями в ладони, чтобы не сорваться, не заорать,
Такая шлюха.
Он верил: то, что сейчас отрезало куски мяса от его тела изнутри — это ненависть. Ненависть к ней. Привычная. Тягучая. Густая, словно патока. Снова правильная. Такая, какая и должна быть.
Ему хотелось уйти и заткнуть эти кровоточащие язвы ладонями. Чтобы кровь прекратила хлестать. Его чистая, кристальная кровь.
И он сделал единственное, что мог позволить себе сделать, чувствуя её испытующий взгляд прямо в глаза. Прямо в себя.
Он рассмеялся.
Видишь, сука. Мне смешно. Ты совсем не задела меня.
Грязнокровка смотрела на его улыбающиеся губы, недоверчиво щуря глаза.
Что, маленькая дрянь, не та реакция, которой ты ожидала? Интересно, на что ты рассчитывала? Что я буду психовать из-за такой подстилки, как ты? Зачем? Проще показать тебе твоё место.
Сжатые зубы разомкнулись и он оттолкнулся от стола.
— Если да, то, думаю, ты не будешь против.
— Против чего? — не поняла она, напрягаясь, когда его рука потянулась к зелёному галстуку. — Малфой?
Тон её стал звенящим, словно разбитый бокал.
— Ещё одного траха, Грейнджер. На этот раз со мной.
— Что?!
Она смотрела, как он развязывает узел под шеей, слегка наклоняя голову набок. Эта его привычка сейчас показалась ей особенно пугающей. Девушка нервно сглотнула, попятившись и уткнувшись коленями в кресло.
— Слушай, если ты думаешь, что это смешно...
Он же не станет раздеваться. Конечно, не станет.
Просто шутит.
Тёплый, нагретый от его кожи галстук скользнул по воздуху и свернулся змейкой на столе. Пальцы Драко потянулись к пуговицам и начали расстёгивать рубашку. Гермиона наблюдала за ним, чувствуя, что тело начинает прошибать нервная дрожь.
Сейчас он остановится. Это не может быть по-настоящему.
— Малфой, что ты задумал? — язык едва ворочался во рту, а голос дрожал так, будто кто-то тряс её за плечи.
— Я ясно выразился, Грейнджер. Я трахну тебя. Разве не этого ты хотела пять минут назад?
Гермиона обошла кресло, пятясь. Попыталась сморгнуть туман, наползающий на глаза. В животе закрутился такой ледяной узел, что не хватало дыхания.
— Прекрати, — почти шёпот дрожащими губами.
Расстёгнутая рубашка осталась на нём, прикрывая плечи. Малфой поднял брови:
— В чём дело? Ага, мы не договорились о цене, видимо, — он сделал медленный шаг в сторону грязнокровки, которая уже подпирала спиной книжный шкаф. — Кнатами берёшь? Или сразу галлеонами? Сколько ты стоишь, Грейнджер, а?
Он так откровенно не издевался ещё никогда.
— Малфой,
Крик заставил вздрогнуть даже огоньки свечей, наверное.
Драко остановился в нескольких шагах от неё. Глядя прямо в глаза. Она видела, как насмешка исчезает из его взгляда. Остались только сжимающиеся губы и желваки, ожившие на щеках. И ещё что-то, на самом дне глаз.
В полутьме библиотеки он казался ей самым потрясающим и самым жутким творением этого мира. Этого и всех остальных вместе взятых. В белоснежной рубашке, подчёркивающей бледность идеальной кожи, с платиновыми волосами, слегка спадающими на лоб. Взглядом. Кричащим и молчавшим одновременно.