Платина и шоколад

“...Мной был дан Непреложный Обет. У меня не было выхода и нет его сейчас. Я должна помочь Логану в его деле. Не пиши мне до следующей среды. Он будет здесь и может увидеть. Я не должна была говорить тебе ни о чём… Поэтому постарайся уничтожить это письмо, как только прочтёшь его.

Всё будет хорошо, милый.

И прости меня. Мама.”

Взгляд застыл на последнем слове. Дыхание остановилось ещё на середине, и теперь лёгкие разрывало от недостатка кислорода.

Но, Господи, пусть лучше Малфой расползётся на части, задохнётся, исчезнет прямо сейчас, чем позволит прочитанному проникнуть в сознание.

Но…

Слова впитывались в мозг. Неотвратимо. Медленно. И больно, отчего смотреть вдруг стало почти невозможно. Исписанный лист расплывался перед глазами.

Горло саднит так, будто он долго орал, задрав голову. Выкрикивался в темноту неба. О, как он хотел сейчас заорать. Но не мог.

Всё, на что хватило сил, это:

— Инсендио, — губы не слушаются, но пергамент всё равно начинает медленно сжиматься. Прямо в центре появляется чёрная тлеющая дыра, равномерно поедающая бумагу.

Драко сжимает письмо в руках, пока огонь не начинает жечь пальцы.

Выпускает. Лист исчезает прежде, чем достигает соломы, а очередной порыв ветра сметает пепел в ночную глотку.

Стоит. Оглушённый.

Пытается дышать приоткрытым ртом.

Так хотелось выжечь эти слова из своей головы. Так, как бумагу только что. Каждое слово.

Но нет.

Они перед глазами.

Смотреть было всё тяжелее — сидящий перед Драко Ральд начал терять очертания. Что-то душило изнутри, заставляя шире открыть рот. Зажмуриться. Сползти на пол, ткнувшись коленями в жёсткую солому.

У меня не было выхода и нет его сейчас.

— Нет… — хриплый шёпот сорвался с губ.

Сдавленный. Дрожащий.

Перерастающий в глухой вой. Пальцы выронили палочку.

Всё сначала. Всё началось с грёбаного начала. Этот ад. Этот ужас, сковывающий изнутри.

Взгляд отца, обвиняющий, режущий до самого мяса. Взметнувшиеся длинные волосы, когда руки Люциуса заломили, и он упал на пол, удерживаемый кем-то. А сын едва не кричал: отпустите его! Отпустите, это мой отец, он ни в чём не виноват, его заставили, он не мог.

Но он мог. И он делал.

Об этом вопила ненависть в серых, таких же, как у Драко, глазах.

Это был последний раз, когда Малфой видел его.

А потом — лишь чиновники кругом. Бегают, суетятся, словно забыли о его существовании. Словно он уже отыграл своё.

И стало страшно. Очень страшно.

Но внезапно кто-то, сжав плечо плачущего, трусливо трясущегося щенка, в которого превратился вдруг сильный и мужественный Драко, сказал: “Теперь всё будет хорошо”. И он поверил. Потому что его нашли в этой суматохе. Сказали эти слова. Н у ж н ы е.

И где грёбаное хорошо?

Где?!

Он стоял на коленях, уткнувшись лбом в грубый камень стены, и нищенски скулил сквозь зубы.

Продуваемый ветром, чувствуя, как по щекам текут слёзы. Меньше, чем в метре от него — чёрная дыра окна.

В каком ёбаном месте это было хорошо?

Даже на чёртов анализ не было сил. Лишь факты. Тупые, тяжёлые, словно скалы, факты рушились в сознание, прибивая. Уничтожая.

Мать была причастна.

Его мать, которую он спас, убив практически собственными руками.

Ради чего это было? Ради чего, блять, это всё было?

Судорожный всхлип.

Слёзы текут по лицу. Господи. Это какая-то ошибка. Это очередной плохой сон. Один из тех, в которых оживал Люциус, подходил и клал свою руку на светлые волосы сына.

— Скучал?

И кривая улыбка растягивала тонкие бледные губы, а Драко просыпался, задыхающийся.

Нет. У него нет сил.

Он не будет терпеть это. Переживать каждое новое убийство. Убийство, совершённое в его родном доме, на глазах у его матери. С разрешения его матери.

Как, блять, можно жить с этим, не подавая виду, что случилось что-то из ряда вон? Как?

Он не знал. Он не мог.

Он не хотел.

Хватит. С него хватит.

Трясущиеся ноги подняли тело. Малфой опирался рукой о стену. Слёзы всё текли по щекам. Он плакал бесшумно. Сам не признавал этого. Он никогда не признавал своих слёз.

Внезапный спазм скрутил тело в тугой ком.

Драко захрипел, сгибаясь. Рвотный позыв сжал желудок.

Давай. Блюй, слабак.

Глухой, булькающий звук откуда-то из глотки. Но нет. Пусто.

Он не ходил на ужин. Он ждал. Всю жизнь, наверное. Дождался. Подавись.

Сплюнул на пол. Закашлялся в новом позыве.

Снова ничего.

Выждал с полминуты. Медленно выпрямился. Всё будет хорошо.

Ничего. Не будет. Хорошо.

Уже никогда не будет.

Взгляд скользнул к окну. Рукав свитера стёр остывающую влагу с лица. Впереди — лес. Внизу — скалы. Над головой — небо. Исполинский мир. Огромный мир. Жестокий, жалящий, избивающий до полусмерти мир.

Вот так ты и сдохнешь, сынок. Сопливой, щенячьей смертью. Как заставил сдохнуть меня.

Не продолжай, отец. Я всё знаю сам.

Медленный шаг к проёму окна. Снова слёзы по щекам.

Не могу. Просто не могу так.

Замер, уперевшись ладонями в каменную раму. Зажмурился.