Платиновый обруч

Пир разгорался. От обилия тостов Варежкин осоловел, но старался не подавать виду и со снайперской точностью попадать вилкой в маринованные грибы. Разрумянилась и Катрин. Ей все хотелось завести разговор с Савелием поближе, и, улучив момент, она предложила Варежкину посмотреть ее комнату, на что Савелий незамедлительно откликнулся.

Комната Катрин была небольшой, но дорого обставленной. На одной из стен в позолоченной раме висел пейзаж.

— Любопытная работа! По всему видно — немцы конца прошлого века, — решив блеснуть эрудицией, с расстановкой произнес Варежкин.

— Это мне папа подарил, Сказал, что это Морленд Джордж.

— Как же я сразу не догадался, — Савелий напустил на себя важный вид. — Конечно же — это Жорка-англичанин, — заявил Варежкин и двинулся к старинному туалетику, где взял статуэтку и покрутил в руках. — Кстати, я еще помню такие. Их когда-то продавали в посудных магазинах. Теперь мастера перевелись, да и мода дает о себе знать.

— Ну что вы, Савелий Степанович, — обидчиво возразила Катрин, — продавались другие. А это мейсенский фарфор. Папа у нас питает слабость к старинному фарфору. У меня здесь немного, а вы бы видели, что в кабинете отца творится. Просто ставить некуда.

Савелий понял, что опростоволосился, но решился выкрутиться.

— Да я же пошутил, деточка. Разве можно спутать произведение искусства с ширпотребом. — Савелий снисходительно улыбнулся и небрежно поставил статуэтку на место.

— Савелий Степанович…

— Называйте меня просто — Савелием. Давайте, как говорится, сан фасон.

— Как-то неловко сразу, — смутилась Катрин, — ну, хорошо, пусть будет по-вашему.

— По-твоему, — поправил Савелий и коснулся локтя Катрин, чем нисколько ее не смутил.

— Савелий, — уже доверительнее продолжала Катрин, — я все хочу спросить: над чем ты сейчас работаешь, если, конечно, не секрет?

— Задумал большое историческое полотно «Гнев Провидца». Пока только наброски, эскизы, замыслы. Приходится дотошно изучать быт, нравы, скру… скурпулезно вникать в дух времени. Иначе и оплошать недолго. Ты, разумеется, помнишь, что незнание эпохи уличило известных фальсификаторов. Написали курицу (Варежкин, конечно, же, спутал курицу с индюком, которого изобразил на медальоне известный фальсификатор Лотар Мальскат, на чем и попался), а она в то время еще не была домашней птицей, еще на стол ее не подавали. Не успели еще приручить. Вот так-то! — заключил Савелий.

— Значит, ты куриц тоже изучаешь? — удивленно спросила Катрин.

— Их я тоже изучаю, но исключительно в ресторациях, се ля ви, — Варежкин решил прифранцузиться.

— Ты, наверное, бывал в Париже? — с восхищением спросила Катрин.

— Как-то решил скуки ради слетать, да в Орли забастовку учинили, я, естественно, не стал дожидаться, пока они добьются своих законных прав, а позвонил одному корешу, и мы к нему на дачу закатили. Ну, а когда вернулся, то уже расхотелось лететь. Да что там о разных пустяках рассказывать. Не пойти ли нам к столу, небось заждались гости? — Варежкин обнял Катрин за хрупкую талию и повел в гостиную.

— А вот и наши молодые! — приветствовала Варежкина и Катрин Тереза Аркадьевна.

Все оживились. Снова пошли тосты в честь Катрин и, конечно же, в честь Варежкина, который, по словам хозяина дома, стал вторым украшением вечера после сиятельной дочери.

Савелию польстило такое сообщение, и он, высоко подняв рюмку и выплескивая содержимое на стол, объявил во всеуслышание:

— Дорогие гости! Считаю не только за честь, но и за свою прямую обязанность увековечить на холсте мою, то есть нашу милейшую Катрин Ген… — Савелий замешкался, так как вспомнить имя хозяина было затруднительно, затем сглотнул слюну и, широко улыбаясь, произнес: — Катрин батьковну! — После чего по-гусарски плеснул содержимое в рот и зашелся в кашле.

Его принялись услужливо хлопать по спине, отчего кашель только усугубился. Наконец откашлявшись, Варежкин достал платок и вытер покрасневшие от слез глаза. Когда Савелий пришел в себя, Катрин прошептала ему на ухо:

— Когда мы начнем наш первый сеанс?

До Варежкина не сразу дошел смысл сказанного, но, перебрав все возможные толкования, он решительно заявил:

— Завтра, — потом подумал и добавил: — ровно в полдень я подам за тобой машину.

Неизвестно, что наговорил бы еще Савелий, если бы к нему не подошел Генрих Леопольдович и не пригласил к себе в кабинет.

— Дорогой Савелий Степанович, — интимно заговорил отец семейства, — я наслышан, что у вас несколько стесненные условия для вашей плодотворной работы. Поэтому, посовещавшись, мы решили выделить вам достойную вашего таланта квартиру.

Савелий начал отказываться, но Генрих Леопольдович, теснее прижав Варежкина, убеждал:

— Никаких отказов. Вы ставите меня в неловкое положение. Квартира имеет два этажа. Второй специально предназначен под мастерскую. К тому же ордер у меня в кармане. Можете въезжать хоть завтра. — Генрих Леопольдович достал конверт и вложил его в уже протянутую ладонь Варежкина.

После чего они отметили это счастливое событие.