Плато

С похожей полу-улыбкой семенил он несколько дней назад по промерзшим, безнадежно прямым переулочкам Плато, в отчаянии держась за распухшую щеку. Взорвавшийся колючим пламенем зуб погнал его среди ночи в больницу имени королевы Виктории, тот самый каменный замок, что навис над северным склоном Королевской горы, где топорщатся настоящие башенки, и над игрушечными зубцами полощутся на ветру флаги с геральдическими львами и тельцами, пририсованные нетерпеливым воображением. Боль, - успевал он размышлять между приступами, - возвращает измученную гордыней душу к действительности. Ведь не из одной перепуганной души состоит человек, правда? Так приговоренный к смерти должен радоваться флюсу или аппендициту... о дьявол, опять зацарапало изнутри раскаленной иглою. Ожидающие в приемном покое ерзали на пластиковых стульях, против воли прислушиваясь к стонам из дальнего коридора, присматриваясь, как кого-то необратимо уже безмолвного проталкивают в дверь на никелированной каталке, милосердно укрыв белой простыней.

Он протомился часа полтора, не жалуясь, но подобие радости испарилось, хотелось только избавиться от боли, от запаха лизола, от хлопания стеклянных дверей. Наконец выкрикнули и его искаженную фамилию, повторили, впечатали в компьютер вместе с адресом. Упитанный практикант широко раскрыл зеленые, под цвет халата, заспанные глаза. Вывихи и ожоги, сломанные ноги, даже раскроенные черепа и огнестрельные раны - милости просим, но почему же зубы, тем более - на двадцатом часу дежурства? Или ночные дантисты перевелись в городе, или адреса их исчезли из миллионов телефонных книг?

"Удалить!, - вскричал юный Парацельс, едва заглянув в рот поверженному пациенту, - а впрочем, специалист, по итогам рентгена, может и вылечить." За сколько? Тот мстительно назвал сумму. Гость едва растянул онемевшую щеку, за которой уже лежала ватка с едким, пахнущим гвоздикой обезболивающим. Я не ослышался? Что же, я удалю, завтра же, раз вы не можете, только будьте любезны дать мне еще аспирина с кодеином, ведь аптеки закрыты, а кодеин всегда помогал мне, - он замялся, - даже в Отечестве. Извините, извините, что зубы мои так запущены, можете представить себе уровень стоматологии в моей державе, где бормашины боятся не меньше, чем тайной полиции, и всё, решительно всё без наркоза.

— Берите весь пузырек, - практикант вдруг склонился ласковыми полными губами к самому уху лежащего, - только никому не говорите, хорошо?

В морозном дворе больницы он посторонился перед проезжающей "Скорой помощью" и глубоко вдохнул через нос. Боль успокоилась. И тогда впервые за много лет, не припомнить даже за сколько, он вдруг поднял застывшее лицо, словно бездомный пес мохнатую морду - к небу.

Поднял - и не узнал его недостижимых, бесконечно чужих огней.

Далеко-далеко, в самом центре брошенной Столицы, до сих пор, вероятно, расхаживает по неприметному особнячку ночной поликлиники дюжий цирюльник с окровавленными щипцами. Запрокидывая обезумевшую от боли голову, его пациент видел на другом конце площади немеркнущие окна штаб-квартиры тайной полиции - и вздрагивал, неужели и ночами творят они там свои мерзости.