Плато

Если нет переднего зуба, белой рубашки, сносного костюма, умного выражения на лице, то не стоит и пытаться искать работу. Но все это, слава Богу, было, даже механическая пишущая машинка, купленная с первых же заработков. Следовало начинать с рассылки по всей Аркадии убедительных, в меру трогательных заявлений с приложением трудовой биографии. Пачка длинных конвертов, перехваченная толстой резинкой, пачка бумаги непривычного формата, бутылочка сонно пахнущей канцелярской замазки. Он каждый раз перепечатывал свою биографию заново, чтобы первым экземпляром польстить неведомому работодателю. За три месяца не пришло ни одного ответа. Наверное, дело в машинке, надо скопить на электрическую с шариком, а может быть, заплатить, чтобы биографию составил специалист. Трудно устроиться на работу с сомнительным опытом беженца, которому надоело зимой убирать снег, а летом разравнивать землю вокруг пригородных особнячков.

Неправда, Орион, думал он, я вовсе не против уборки снега. И духом я не падаю, что ты говоришь. На первых порах всем трудно. Просто хочу, чтобы были деньги на зубного врача, а социального пособия не хочу получать, некрасиво это, да и платят немного.

Звезды одинаковы всюду, - он всматривался в мохнатые трещины на гипсовом потолке желтовато-табачного цвета, какой только в меблированных комнатах и бывает. Нет, в Южном полушарии другие. Хорошо бы проверить, как там ходится, под другими звездами и, может быть, под другим Богом.

Звезды одинаковы всюду, вспоминал он, так почему же я гляжу на них до рези в глазах, а узнать не могу? Ученики три года странствовали с Христом, преломляли быстро черствеющие лепешки, медленно плыли на плохо просмоленной рыбацкой лодке по мутным волнам Генисаретского озера, потом он умер и воскрес, а они его не узнали. Теперь я знаю, что так бывает.

Я тоже мог бы не узнать его, но он мерещился бы мне в каждом прохожем, - думал больной, засыпая, - разве не чудятся мне каждый день в торопливой толпе знакомые лица. Не умерли, нет, но остались в такой же недоступной дали, как та, откуда светят звезды. Чудятся - и не слышат оклика, мнятся - и не в силах увидеть поднятой руки!. Полно, существует ли вообще это нарядное местное небо, так похожее на гигантскую цветную фотографию из фойе планетария?

Глава вторая

Почему богатые районы всегда на западе, размышлял он. Или само понятие востока чем-то ущербно? С чего бы это? Разве не на востоке восходит солнце? Ну хорошо, кочевники приходили разорять европейские города с востока и с севера, но здесь ведь наоборот - с запада приходили индейцы. Уборка снега — скверное занятие для редактора, но (он вспомнил стопку бумаги и стопку конвертов у зачехленной пишущей машинки) редактировать в Аркадии нечего, тем более на славянском. И в то же самое время - немало есть способов зарабатывать на жизнь в городе, и коли ты флейтист или скрипач - кто мешает установить складной пюпитр с нотами на станции метро, под разрешающим синим знаком с изображением лиры, раскрыть футляр от инструмента у ног, благодарно кивать кидающим монетки прохожим. И, наслушавшись твоей музыки, какой-нибудь лишенный слуха оборванец тоже притащится к станции метро с губной гармошкой - притопывать в такт, превращать пахнущее славным разливным пивом дыхание в подобие разухабистой мелодии. Маленький никелевый гривенник тихо звякнул в бейсбольной шапочке - и пьяница, став на колени в тающий снег, принялся раскладывать добычу в серебряные и медные кучки.

Гость, слегка задыхаясь, уже топал в гору. В приемном покое больницы он до последней запятой изучил выпуск двух славянских газет - одной из Столицы, другой из Нового Амстердама. Согласно первой, в Отечестве под мудрым руководством единственной партии продолжали валить лес, добывать бурый уголь, изготовлять металлорежущие станки с программным управлением, будто три месяца тому назад оно не лишилось одного - пускай и не лучшего - из своих граждан. Новоамстердамская газета, напротив, неистово клеймила режим, который в Отечестве распоряжался борьбой за мир, лесоповалом и станкостроением. В углу третьей страницы, меж некрологов с трогательными размытыми фотографиями провинциальных ассирийцев притулилось невесть почему напечатанное стихотворение Когана.

Растрачены тусклые звуки - копеечный твой капитал. Лишь воздух - заплечный, безрукий - беспечно скользит по пятам. Соперник мой ласковый, друг ли преследовать взялся меня, где уличной музыки угли и ветер двуличного дня? Беги, подражая Орфею, ладонью прикрыв наготу, и сердца сберечь не умея от горечи медной во рту, - ты загнан, а может быть, изгнан, устал или умер давно, ты пробуешь без укоризны загробного неба вино - иные здесь царствуют трубы, иной у корней перегной - и тают прохладные губы бесплотной порошей ночной...