Плато

Гость тщательно счистил с одежды остатки полусгнивших листьев и приставшую землю, прислонился к багажнику автомобиля. Пламя зажигалки высветило его донельзя грязное лицо, со щеками, как-то вдруг заросшими седоватой щетиной.

- Холодно, - он передернул плечами.

- Ночью в горах всегда холодно.

- Неужели ты не мог написать мне, или даже встретиться, ведь ты бывал в Столице. Я понимаю, ты поставил крест на прошлом и все такое. Но ты же знал, как я любил ее.

- Приходившим с такими вестями в старину заливали глотки свинцом. Да и не мог я там видеться с тобою. Не мог. О чем бы я тебе рассказал?

- Повторяешься, Хозяин, и мудришь, - он тщательно затоптал окурок в сырую траву. - Где она лежит?

- В Северопольске и лежит, - торопливо заговорил Хозяин, - недалеко от колледжа кладбище, ухоженное, конечно, в Федерации все такие, чистое такое, на холме. И участок ей город подарил. Хороший участок. То есть, участков там нет, в нашем смысле. Могилы друг от друга не отделяют ничем. Я тебе покажу. - Он завел мотор и вывел переваливающуюся машину на шоссе. - Сейчас-то уже поздно, а утром непременно.

Огни погасли уже почти во всех встречных домах, но вдали уже светился шпиль военного колледжа над одноэтажным, прижавшимся к шоссе Северопольском. Путь к мотелю лежал мимо заржавевшего танка времен второй мировой, рачительно водруженного на постамент, мимо ажурной беседки на лужайке, мимо таверны, откуда еще доносились голоса подвыпивших студентов. Сонная барышня в бежевой униформе, отложив свое Евангелие в переводе на разговорный язык, выдала им ключи, пожелала спокойной ночи.

Гость лег на кровать, в чем был, и закинул руки за голову.

- Может быть, в ресторан?

- Нет.

- Хочешь своего коньяку?

- Давай. Где, говоришь, кладбище?

- В двух шагах.

- А жила она где?

- Тоже рядом. Городок крошечный. В полчаса можно пешком пройти. Неужели ты ее до сих пор любил?

- Да.

Когда Хозяин откупорил бутылку и разлил спиртное по одноразовым стаканам, Гость уже не то заснул, не то потерял сознание. С улицы до мотеля отчетливо доносилась раскатистая гитара и хохот молодых голосов.

"Господи, как далеко от дома, - Хозяин выключил свет, взял свой стакан, сел у окна. - Не Австралия, не Таити, но все-таки, как невероятно далеко. Этот, уничтоженный, похрапывающий на одеяле, когда-то давал мне уроки артистизма жизни, всегда был умнее меня, талантливее меня, потом выпустил друга, словно воздушный шар, в свободный мир. Улетел и сам, словно сказочный продавец этих самых воздушных шаров. Вот-вот шары его лопнут от падения давления, и останусь я один, как перст..."

В "Вестнике Зеленых Холмов", купленном в международном газетном киоске в центре Города, он с ужасом увидел тогда бодрую, насквозь положительную физиономию убийцы, а рядом - смеющуюся Елизавету (газеты любили выбирать для таких публикаций самую жизнерадостную карточку жертвы, а может, другой не нашлось). Потом появились и фотографии с похорон: Юсуф, утешающий дочку, могильный холм, покрытый дерном. Граждане Северопольска разделяли праведное негодование происками Отечества, возмущались гибелью пассажиров гражданского самолета, но неприемлема личная месть славянам, среди которых, тактично добавил мэр городка, многие снискали уважение коренных граждан Федерации непримиримой борьбой против утопизма.

Большеротая женщина с короткой стрижкой никогда не боролась с утопизмом. Носила ее накликанная на свою голову судьба, словно сухой листок, выдула из славянской провинции в Столицу, из Отечества в Ассирию, из Нового Амстердама к изнывающим на солнце малинникам и скрипучим снежным дорожкам над замерзшими реками Зеленых Холмов. Успокоилась ли она перед смертью? Забыла ли своего Гостя - которого, в сущности, любила еще больше, чем он ее? Все годы в Ассирии и в Федерации она хранила верность ревнивому Юсуфу, это он знал точно, не та была женщина, чтобы размениваться на встречного-поперечного.

Гость продолжал лежать недвижно, закинув руки за голову. Из таверны тянулась компания студентов во главе с пошатывающимся, по-обезьяньи приземистым джентльменом. Сюзанна без стеснения поддерживала его под локоть. Коган был в ударе.

- Вот еще, погодите, - говорил он, задержавшись под уличным фонарем, - остановитесь-ка, я не умею на ходу...

- Стоп, ребята, - выкрикнул кто-то, - еще один бесплатный урок славянского стихосложения.

- Долинный человек с младых ногтей утешен беспамятством чего-то там...

Коган запнулся. Пока он, кружась на месте, хватался за голову, студенты мало-помалу разбредались, в счастливой уверенности, что уходят незамеченными.