Платоническое сотрясение мозга

— Я тоже думал, что у нее есть кто-то в Москве, — сказал полковник, нагнулся и погасил сигарету о планшет сцены. — Ничего подобного: ей надоело жить в этой дыре, ей было одиноко, я служил по двадцать часов в сутки, а она была предоставлена сама себе. А женщине нужно внимание. Она собрала вещи, взяла детей и уехала.

— Сольминор не поддалась, — читал Лебедушкин, — чарам Черного Ангела, и тогда он убил короля пчел.

— Я хотел убить этого человека, но его в природе не существовало, не было никого!

— И тогда над телом короля пчел Сольминор читает свою молитву. И моя пьеса и есть, по сути дела, эта молитва... один монолог.

— Я все понял, сюжет понятен, — подытожил Кинчин. — Читай свой монолог.

Внезапно полковник качнулся и чуть было не свалился с табурета.

— Это перформанс, ритуал, литургия, прощание с возлюбленной душой. Это действие. Один текст ничего не даст. Без костюмов, без декораций, без музыки это бессмысленное занятие.

— Валяй, читай, — приказал полковник.

Лебедушкин понял, чем быстрее он прочитает, тем

быстрее полковник уйдет. Но решил читать с выражением, художественно:

Ты умер.
Твои глаза жадно глотают тьму,
Как две цапли воду после долгого перелета
через пустыню.
Ты оглох.
Ты ослеп.
Потерял сознание, и речь, и память —
Таковы правила предстоящего путешествия.

Кинчин резко перебил:

— Заумь! Болотный газ!

Лебедушкин не отреагировал на реплику начальства и продолжил:

Два миллиарда лет назад Господь обрел этот мир,
Мир Господний обрел твою душу,
Твоя душа обрела Дух, а значит, она бессмертна,
Ибо Дух есть тот неизменный порядок души,
Который неспособна изменить вечно гниющая
Зловонная и серная вечность.

— Ого! Гниющая вечность! — сказал полковник. Лебедушкин как будто не обращал внимания:

Я один знаю формулу твоего Духа —
Это сладкие, как любовь, вечно осыпающиеся цветы,
Это апельсиновое солнце и запах жженого сахара,
Подгоревшего на большой столовой ложке,
И ангелы, рассыпающие между звезд
соловьиные трели...

— Стоп машина! — вдруг сказал полковник так, как будто Коля читал не ночью в пустом клубе, а на плацу на общем построении части.

— Я еще не закончила!

— Ты, Лебедушкин, будешь один играть этот сивый бред перед пустым залом!

— Да! Завтра! Пред всей Вселенной.

— Наталья Сергеевна, вы таки дама не от мира сего, вы не человек, вы — существо.

— Но это лучше, чем пить ночью... одному! — тихим голосом возразил Лебедушкин.

— Ладно, я пошел, моя совесть чиста. Ты не гений. Будем учиться окапываться. Завтра! Будешь защищать Родину! — подытожил полковник.

— Но войны-то нет!

— Не важно! Будет. Когда-нибудь обязательно начнется война!

— Спокойной ночи, товарищ полковник, — сказал Лебедушкин и сел на край кровати.

— Спокойной ночи, Николя! Спать, спать, спать! Я тоже хочу спать.

Полковник спустился в зал и, сильно покачиваясь, решительным шагом направился к выходу, свернул направо, пошел мимо открытых голых огромных окон. На окнах не было занавесок. Это поразило полковника до глубины души. Он остановился как вкопанный.

— Где они?! — вдруг закричал Кинчин. — Где занавески?

— Какие занавески? — спросил Лебедушкин.

— Что висели здесь в клубе на окнах, которые из Москвы привезла моя Оля!

— Я сняла их.

— Зачем?

— Раскроила, из них я пошью костюмы для спектакля.

— Что? Раскроил?! Занавески, которые купила моя Оля?! Да это все, что от нее осталось. Ты что, думаешь, я пришел слушать бред умалишенного симулянта? Я пришел посмотреть на занавески! Где они? Где мои занавески?

— Я пошила из них костюмы. Один закончила, другой в работе. Костюмы для спектакля!

Они разговаривали через бесконечный черный провал зрительного зала. Лебедушкин стоял на сцене. Полковник — у входной двери.

— Какого спектакля? — закричал полковник.

— «Король пчел».

— Занавески! Я хочу их видеть!

— Одну секунду, сию минуту!

Коля исчез и вернулся минут через пять. Все это время полковник смотрел в сторону сцены, ждал. Лебедушкин вышел на авансцену, из тьмы на свет в пышном платье с высоким барочным воротником и узорчатыми рукавами, талию перехватывал пояс, а за спиной было что-то наподобие капюшона.

— Но занавесок было восемь штук! — заорал полковник.

— Но они были узкие, все тридцать сантиметров шириной! Часть ткани ушла на палантин. Одна занавеска осталась, но я сняла ее с окна, чтобы не спрашивали, где остальные.

— Двадцать пять нарядов вне очереди! В свинарник, к свиньям, выгребать дерьмо из-под свиней!

— Я очень вас прошу не надо в свинарник!

— До конца службы, к свиньям, на ферму!