Платоника и Плутос

Услышав стук о дверь, Амадей неспешно отворил,

Инесс без приглашения вошла, ведь бесцеремонна всякая родня.

Сходна кровь, но столько распри, будто ее кто-то подменил.

“Что тебе снилось, сказки или события прожитого дня?”

Спросила девушка в ожидание ответа.

“Виденья”.

Устало юноша огласил, болели, будто кости всего его скелета.

“Слышала вы встречаетесь, уединиться спешите без стесненья.

Хочу тебе братец в том предупредить,

В прикосновеньях нет греха, но устроены мы так,

Что приятны они нам, потому могут извратить,

Сердце воспалить, что не потушить никак.

Утолить придется или повременить.

Не спешите, дождитесь вы венчанья,

Дабы не согрешить”.

“И не помышлял я о том, нет желанья,

Поверь, достаточно мне взгляда, от слов ее я покорно млею,

Чувства так духовны, что злого умысла просто не имею”.

“Я верю, но враг не дремлет, больше силу вовлечет,

Опутывать начнет сетями, позабыв о нравственной морали,

Оправдает рук блуда действо и половину сердца отсечет”.

“Не явится повторно зло, где его никогда не принимали.

Наша любовь иная, Аэлла друг мой во все времена”.

Слышала Платоника, расправляя крылья, беседу тихо их.

Предвкушая благоприятнейший исход, подготовив стремена,

И Плутос разгневанный явился в миг,

Шептать начал игривый стих.

“Посмотри, а сестра то хороша,

Мордашка недурна, так возьми,

Покориться, за руку ее возьми сперва…”

“Думаю, Инесс, тебе пора уйти”.

Амадей говорил несмело, превозмогая искушенье.

Платоника укрыв крылами деву, ее от греха подальше отвела.

“Виной тому самомненье”.

Сказал Амадей и от мыслей пагубных отрекся, порешил начать дела.

А духи на крыше дома разместились.

“Есть козырь у меня один, что живей всех картин,

Обрисует ясно в подробностях как деву скоро заполучить,

И юный Амадей навестит не один красных фонарей трактир”.

Плутос обещался строго, а Платоника уверенности не гнушалась.

“Душа юноши сильна, хотя и так юна”.

“Вода и камень точит” – полемика их лишь накалялась.

И не разрешится спор, покуда в церкви не наденутся два простых кольца.

Песнь V

Оставим романтики прибрежный дол,

И устремимся в здешние непроходимые леса,

В таинственный древесный бор.

Где древа произрастают выше гор, странны те места.

Легенды разные блуждают и страхом наполняют

Неискушенные сердца.

В глубине лачуги ветхие стоят, гнезда птичьи напоминают,

А в них живут два достойных старика.

Отшельники, в уединенье безмолвны с миром.

Но с Богом многословны.

Молитвы днем и ночью глаголют душой и ликом,

От рожденья тела их непорочны.

Однако рассудите сами, а лучше не судите, а внимайте

Описанью их, различны души их, но жизнь одна,

Платье изгоя и священное писанье,

Вот что имеют, звери им приносят пищу, вода

Родником бьет из-под земли.

А они, редко покидают молитв посты.

Один был грустен, но не уныл.

Себе пояс из крапивы сшил и подвизался им.

“Я недостоин, я худший из всех людей” – внутри себя твердил.

Не знал он женщин, хотя красотою явной обладал.

“Господь меня оградил, нет в том моей заслуги”.

Себя он уверял и в девстве своем не видел добродетели.

А лишь правило, кое чтут и выполняют верны слуги,

Вне желанья своего и сил; укорял сидя в лесной обители.

Второй отшельник весел был, радостно вопил.

“Покинул мир лукавый я и девство сохранил,

Разве не велик, лишь ангелы с чистотой моей сравняться,

Многих лучше я людей”.

Два отшельника живут и ныне, вам выбирать из двух сей путь, если статься,

И мы уподобимся сему служенью, без нахмуренных бровей,

Выбор примем, безбрачие, иль честный брак.

Целомудренно должно вести себя, блюсти

Верность и бесстрастность, то чистоты будет явный знак.

Смиренномудрие открывши, не укроем же во все лета.

Оставим мудрости леса.

Вернемся к истории, что к сожаленью коротка,

Не обладает талантом стихотворного письма.

Аэлла пряла и птичек малых в оконце наблюдала,

Хозяйка не отвлекаться подстрекала,

А девица лишь вздыхала.

Разве можно столько времени терять,

Когда сердце юное любви свободной,

К любимому едино тяготеет, не желая охлаждать,

Воображала его в мыслях, бывши скромной,

Не гналась вперед, лишь встречу предвкушала дева,

И разговор любовно задушевный.

Минули дни тяжкого посева,

Всходят первые ростки,

Каковы, познаем мы, когда вырастут плоды.

Платоника явилась птицей, стучит в оконце,

Аэлла по-детски отворяет, и она садится деве на плечо,

Разноцветна и легка, словно маленькое солнце.

Девушку птичка умиляет, но возобновляет скучное шитье.

И все думает о нем, и имя произносит втуне.

Вот-вот наступит вечер, свиданье возле древа,

Кротко счастье, но и оно непостижимо, в замысловатой руне

Заключено, кто любви законам не обучен, тому нет никакого дела,

До взглядов, до общего дыханья, им подавай телес стенанье.

И ангел, сидя на плечике Аэллы внушала ей азы признанья.

“Не прикасайтесь до венчанья, другим парам в порицанье,

Пускай вас укоряют, ангельскую любовь храните.

Душой о том не помышляйте, забудьте про объятья,

На небесах запишут вас, и вы скрепите

Поцелуем вечный ваш союз, в дни празднеств и в дни ненастья”.

Аэлла в огорчении вздыхала.

“Другие пары так близки, даже если деянья их низки,

Движенье есть и радость, повесть ту, увы, я не читала”.

“Но души их закоченели, без услады тела умирают от тоски.